Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

время своей избирательной кампании Картер обещал, что в первые 90 дней после инаугурации он примет новую политику в области энергетики. И был твердо намерен сдержать свое слово.

Он поручил это Джеймсу Шлесинджеру, экономисту с ученой степенью, сделавшему имя на разработке экономики национальной безопасности. Аналитический склад ума и непоколебимое чувство долга сочетались в Шлесинджере с тем, что раньше называли «интеллектуальным усердием и моральным рвением». У него были четкие представления о ценностях, когда речь шла о политике и руководстве, и он был тверд в их осуществлении. Он был нетерпим к легковесным выводам и долго испытывал терпение оппонентов, поскольку мысли излагал неторопливо, кратко и выразительно, что иногда создавало впечатление, будто его слушатели – генералы, сенаторы или даже сам президент – были всего лишь студенты-первокурсники, которые никак не могут понять очевидного.

Ричард Никсон вытащил Шлесинджера из Rand Corporation и поставил во главе Бюджетного комитета, затем назначил председателем Комиссии по атомной энергии, потом – директором Центрального разведывательного управления, а вскоре – министром обороны. Однако по утрам в погожие субботние и воскресные дни Шлесинджера можно было увидеть за городом, неподалеку от Вашингтона, с биноклем в руках. Он не занимался своей профессиональной деятельностью, выслеживая русских, – он просто отдавался любимому хобби, наблюдая за птицами. Его пребывание в должности министра обороны закончилось при Джеральде Форде, когда на совещании кабинета министров он, предельно ясно изложив свою точку зрения, выступил против проводимой Киссинджером политики разрядки и американской позиции в отношении Южного Вьетнама, приведшей к падению Сайгона. После общенационального съезда демократической партии в 1976 г. Картер позвонил Шлесинджеру и пригласил его в свой дом в Плейнсе, штат Джорджия, чтобы поговорить о политических взглядах и о политике. Шлесинджер был близким другом сенатора Генри Джексона, единственного влиятельного сенатора, когда речь шла об энергетике, и к тому же соперника Картера в борьбе за пост кандидата в президенты от демократической партии. После выборов Джексон настойчиво уговаривал Картера взять Шлесинджера в новую администрацию в качестве главного борца за энергетическую программу. Картер и сам этого хотел. Шлесинджер не только произвел на него благоприятное впечатление, но, как сам Шлесинджер позднее отмечал, «в своем роде это было очень удобно, если председатель сенатского комитета по вопросам энергетики приятель вашего министра энергетики».

В первые же недели правления Картера энергетика стала вопросом номер один. Президент ознакомился с подготовленным в конце 1976 г. докладом ЦРУ, прогнозировавшим нехватку нефти, и нашел его чрезвычайно интересным и убедительным, а главное, дающим ему возможность следовать по выбранному пути. Шлесинджер, как и Картер, был убежден, что обеспечение углеводородами будет и в дальнейшем связано с растущими трудностями, а это представляло экономическую и политическую опасность для Соединенных Штатов. Конечно, будучи экономистом, Шлесинджер не верил в абсолютное истощение природных ресурсов, скорее он считал, что неизбежно повысятся цены, обеспечивая таким образом баланс рынка. Оба они разделяли глубокую тревогу относительно сложностей внешней экономической политики в условиях превышения спроса над предложением на нефтяном рынке. Как явствует из мемуаров Картера, многие американцы, в том числе, безусловно, и Джимми Картер, и Джеймс Шлесинджер, «чувствовали себя глубоко оскорбленными, что самой великой страной в мире вертят несколько находящихся в пустыне государств».

В 1972 г., задолго до кризиса, в бытность еще председателем Комиссии по атомной энергии, Шлесинджер высказал еретическую по тем временам мысль: Соединенные Штаты, исходя из соображений национальной безопасности, внешней экономической политики и защиты окружающей среды, должны принять программу энергосбережения. «Мы окажемся в гораздо лучшем положении, если перестанем выпускать автомобили, съедающие каждые 10 миль по галлону бензина, и строить здания, которые не держат тепло», – сказал он тогда. Что касается защитников окружающей среды, то, по его мнению, основой их движения должно быть «опровержение положения» о «бесконтрольном росте энергопотребления». Теперь, в 1977 г., он больше чем когда-либо был убежден, что главным фактором в любой политике по энергетике должна быть экономия. К сожалению, для многих других это было не так очевидно, как для него.

Новая администрация оставалась верной обещанию принять общегосударственную энергетическую программу в течение первых же 90 дней. При такой поспешности не хватало времени для достижения необходимого консенсуса и рабочих консультаций не только с председателями комитетов в конгрессе, но и с более широкой группой заинтересованных конгрессменов и даже в самой администрации. Разработка новых программ держалась в секрете. Более того, третью часть этого срока Шлесинджеру пришлось посвятить продвижению закона о природном газе, принятие которого должно было помочь устранению его дефицита в 1976–1977 гг., плюс законодательным мерам по созданию министерства энергетики. Лавина событий вынудила Шлесинджера попросить Картера пересмотреть срок в 90 дней. «Я сказал – 90 дней, – твердо ответил Картер. – Я дал обещание и намерен его сдержать».

Картер не вполне был доволен рождавшимся планом. «Наш главный и самый сложный вопрос состоит в том, как поднять цены на дефицитную энергию с минимальным ущербом для экономической системы и максимально справедливо распределить финансовое бремя, – написал он в записке Шлесинджеру. – Я не удовлетворен вашим подходом. Он чрезвычайно сложен». И далее, чтобы объяснить свое недовольство, Картер жалобно приписал: «Я его не понимаю».

План предполагалось обнародовать в начале апреля в послании президента к нации. За неделю до этого в воскресенье Шлесинджер в телевизионном интервью, подыскивая метафору, которая бы подчеркнула грандиозность энергетической проблемы, вспомнил слова Уильяма Джеймса[542] – «моральный эквивалент войны».

Оказалось, что в то воскресенье среди телезрителей был и Джимми Картер, которому это выражение страшно понравилось, и он включил его в свое обращение. Итак, в апреле 1977 г. Картер, появившись на телевизионных экранах для «беседы у камина» с нацией, назвал свою энергетическую программу «моральным эквивалентом войны» – и в дальнейшем ее так и стали называть. Оппоненты программы предпочли аббревиатуру «МЭВО», что звучало, как кошачье «мяу».

Программа Картера включала блок инициатив, направленных на реформирование американской энергетики, экономическую целесообразность в ценообразовании и сокращение импорта нефти. С точки зрения Шлесинджера, приоритетом был поиск механизма, с помощью которого удалось бы поднять контролируемые цены на отечественную нефть до уровня мировых рыночных с тем, чтобы потребители соответствующим образом отреагировали на корректировку ценовых показателей. При существовавшей системе контролируемые цены на отечественную нефть и более высокие цены на импортируемую нефть усреднялись, давая единую конечную цену, которую платили потребители. На практике это означало, что Соединенные Штаты субсидируют импортируемую нефть. Итак, программа Картера предлагала покончить с контролем над ценами на отечественную нефть путем введения «уравнительного налога». В этом была определенная доля иронии: контроль над ценами ввело в августе 1971 г. республиканское правительство Ричарда Никсона, а теперь демократическая администрация стремилась отменить его. Картер и Шлесинджер также искали оригинальный, пусть и очень сложный