Рецидив - Антон Владимирович Овчинников

– Ты говоришь странные вещи! – сказал римлянин, все больше проникаясь расположением к своему вновь обретенному сыну.

– Этому меня самого научил другой твой сын, а его – сам Бог, – ответил Йоан, – Еще Он учит, что нужно ценить каждое мгновение своей жизни, радоваться ей и помогать своим близким в том же…

– И как же зовут вашего бога?

– Имена дают люди, что бы называть что-то между собой, но у Него самого нет имени, Он есть всё и ничего! Мы называем его Яхве, что означает «я-в-нем-он-во-мне»…

Максимус все с большим восхищением смотрел на своего сына, стоящего перед ним в изодранной одежде, грязного и голодного, но так вдохновенно преданного своему Богу и народу, который его воспитал.

«Если бы я знал, что мой сын станет таким!.. Я бы никогда не оставил тебя этим грязным варварам! Надо было отвезти тебя в метрополию, что бы ты стал трибуном в Вечном городе и наконец-то возвеличил меня!»

– Нет, отец! – прервался на полуслове Йоан, как будто услышав мысли Максимуса, – Все что случилось, предопределено Его волей, – он воздел руки к потолку подземной камеры.

– Мне определено стать жертвой своего народа пред лицом Господа Авраама и Мошея! Я знаю… Твой господин заберет мою голову, а Иродианин сожжет мое тело, что бы люди не думали на него, будто он убийца!..

Максимус был поражен до глубины души.

– Замолчи, послушай меня! – сказал он по-ромейски, догадываясь, что сын понимает их речь, – Если будет на то воля вашего Бога, то я могу избавить тебя от смерти! Только скажи, и я найду похожего на тебя раба и отрублю ему голову, а чтобы они не узнали, уроню ее на каменных ступенях…

– Не надо, отец, – перебил претора Йоан, – Ты принесешь в жертву себя… Убьешь безвинного… И… я просто устал… Я много кому чего рассказал, скажу и тебе!

Максимус замер, словно мраморное изваяние в храме.

– Ты не убережешь от гибели ни одного из своих иудейских сыновей, но станешь верным сыном их единого Бога…

Максимус открыл было рот, что бы возразить Йоану, но тот продолжил.

– Наши судьбы сплетены из многих нитей, словно толстый канат… Есть длинные, есть короткие… В свое время я выбрал короткую!..

– Как же так, о чем ты говоришь, сын?

– Помнишь, давно, тебя разозлил Эмманул?

Претор Кейсарии утвердительно кивнул. Эта давняя история на протяжении стольких лет не давала ему спокойно спать.

– Так вот, – продолжил Йоан, – От бедного терапевта Ноаха, ты узнал, что Эмил пришел из кумранской общины ишеев. Это были совершенно мирные люди, не признающие никакого насилия…

Конечно! Тогда Первый центурион «блистающих», его верный примпил пришел к нему под утро.

– О, Максимус! – начал он радостным голосом, – Я узнал всё, что было надо!

– Говори… – махнул рукой претор, зевая.

– Этот негодный смутьян, которого я не смог догнать, – Руфий потупил взгляд, – Пришел из Кумрана, из общины ессеев!

– Кто такие?..

– И это я тоже узнал! Они собирают сирот и всяких бастардов, что бы воспитывать в своей богомерзкой секте. Внушают им всякий бред и растят себе фанатиков!

– Значит, – сон как рукой сняло, такая информация была очень важна, – Этот молодой варвар мог быть просто фанатиком, подосланным ко мне!?

– И я об этом подумал, Квинт!

– Бери самаритянскую «когорту» и выдвигайтесь в этот, как его там… Кумран! Разори это проклятое гнездо сикариев!

Максимус сидел перед Йоаном, склонив голову, предаваясь своим воспоминаниям. Эх, старина Руфий, с какими фуриями ты сейчас развлекаешься?.. Сын, словно прочитал его мысли, и продолжил.

– Я тоже жил в Общине ишеев, но буквально за несколько дней до прихода твоих воинов, покинул ее со своими учениками, что бы создать новую общину, за Иорданом! Уже у реки Господь дал мне знать, что нужно вернуться и попробовать спасти беззащитных братьев. Мы приготовили пращи, запаслись острыми камнями и поспешили назад…

Тут Йоан подался вперед и положил ладонь на лоб Квинту. Сознание померкло и он увидел сон.

– Ломай! – послышался зычный голос Первого центуриона.

Ворота затрещали и упали внутрь. Высокий старик, сжимавший обеими руками длинный, окованный медью посох, преградил путь воинам Рима. Мгновение и воздух рассекла метательная гаста, пронзившая бессменного стража Общины насквозь. Центурион, опасаясь нападения, построил своих самаритян с их половинными скутумами в некое подобие черепахи и не торопясь двинулся к видневшимся за рощей белым строениям. Оливковые деревья были подготовлены к сбору урожая, тут и там виднелись широкие холсты, заботливо расстеленные под кронами, что бы ни одна драгоценная ягода не пропала. Максимус видел, что самаритян очень интересовали оливы, строй быстро распадался и, если бы не грозные окрики его друга, то они непременно бы занялись грабежом. Скоро то, что осталось от самаритянской «черепахи» подошло к большому дому, беленому мелом. Дверь была заперта, а изнутри слышалась какая-то местная песня.

– Именем Великого Рима! – загремел Руфий, – Приказываю открыть дверь!

Подбежавшие самаритянские наемники загрохотали в нее палицами и топорами. Толстая дверь оказалась прочней ворот, но и она недолго сопротивлялась.

Потом Максимус увидел на что способны легко вооруженные самаритянские ауксилии63 против тех, кого они всегда считали своими врагами.

– Стоять! – взревел старый товарищ Максимуса, – Женщин и детей не трогать! Кому сказал! Вам, что не нужно серебро после похода!?

Самаритяне несколько поубавили прыть. Тут и там корчились в крови люди, крики боли наполняли внутреннее пространство общинного дома. Максимус теперь видел все глазами Центуриона. Как же ему было приятно смотреть на это побоище. Он остановил резню отнюдь не из жалости, нет! За молодых женщин с детьми и подростками он мог выручить хорошие деньги на рынке Кесарии. И тут его взгляд привлекла группа людей, собравшихся у дальней стены. Несколько мужчин неумело держали перед собой табуретки, думая защититься ими от длинных, широких клинков его людей, а за ними сгрудились с десяток молодых и старых женщин, прижимавших к себе нескольких детей. Вперед выступил худой старикан в совершенно белом балахоне с длинной клюкой, Максимусу подумалось, что его вместе с домом белили мелом.

– Что вам надо, о, жестокие люди? – обратился к ним дед на чистом италийском языке.

Максимус замер в изумлении. Откуда этот варвар?

– Если вы пришли за деньгами, то возьмите, но оставьте нас в покое! – он сделал знак и двое подростков вынесли небольшой, но явно тяжелый сундук.

– Твоя секта стала рассадником зелотских нечистот! – заявил ему Максимус голосом своего друга Руфия, – Откупиться уже не получится!

– Остановись, доблестный латинянин! – поднял руки вверх белый старик, – Много ли тебе доблести сражаться с беззащитными?

Какие-то знакомые нотки послышались Центуриону в голосе старика. Воспоминание о недавнем проигрыше молодому волосатику, назвавшимся сыном Квинта, наполнила его разум кровавой ненавистью!

– Тебе не задурить мне голову пустой болтовней!

Верный гладиус сам оказался в руке и через мгновение, потребовавшееся на