Рецидив - Антон Владимирович Овчинников

Пилатус несколько мгновений не сводил с него испепеляющего взгляда, но потом, откинувшись на своем ложе, весело захохотал.

– Теперь я понимаю, – сказал он сквозь смех, – Почему Тиберий назвал тебя лучшим отпрыском твоего отца!

Антипа расплылся в самодовольной улыбке.

– Ты скользкий, как речной угорь! – продолжил посерьезнев прокуратор, – Там откуда я родом, таких скользких тварей достают из глиняных донных нор на мелководье, для чего пользуются специальными рукавицами, они очень жесткие и, частенько, вместе со слизью, этими рукавицами сдирают и куски шкуры этих рыб, которая у них совсем без чешуи и весьма тонкая.

– Ты весьма щедр на комплименты, о, великий, Пилатус! – Поклонился ему Антипа.

– Не обольщайся, – ответил высокородный римлянин, – Тебя не ухватить голыми руками, как угря, но мои рукавицы находятся у подножия твоего холма, и если я захочу, то твоя шкура вся будет моей, включая весь твой дом и всех кто в нем!

Антипа, не ожидавший такого поворота разговора, испуганно сжался, став еще меньше и круглее, чем стал походить на мяч для гарпастума61 из тряпок и сухого тростника.

– Но сегодня я тебя, так и быть, прощаю… – миролюбиво махнул ладонью Пилатус.

– Ты невероятно добр! – оживился галилейский мяч для римских игр, – Как и когда прикажешь отделить голову от тела этого зелотского мерзавца?

Максимус, подпиравший до этого колонну около стола и не принимавший никакого участия в разговоре, решил вмешаться.

– А как же, Антипа, ты говорил, что он, – претор указал рукой в сторону стоявшего в отдалении пленника, – Служит гарантом спокойствия твоей провинции?

Антипа, недовольно покосился на командира римской стражи и махнул рукой своим стражникам, что бы те увели Йоана.

– Почему он еще здесь, воины? – сказал он по-иудейски, – Отведите нашего гостя в его личные покои.

– Не утруждай свой драгоценный рот, словами нашего языка, отщепенец, – бросил ему Йоан с высоты своего роста, – Ты, наверное, забыл, что я понимаю не только по-арамейски, но и многие языческие наречия, на которых говорят твои хозяева?!

– Вот и славно! – разозлился Антипа, – Пусть это станет твоим последним уроком! Пока ты будешь ждать смерти, помни, что ты мог бы стать моим зятем и жить сейчас в роскоши и достатке! А может быть даже стать первосвященником в Иершалиме!

Антипа так распалился, что повернулся спиной к прокуратору и сделал шаг к своему пленнику, которому глухонемой сириец положил руку на плечо, намереваясь повернуть к выходу.

– Не беда! – ответил Йоан, оттаскиваемый стражником, – Моя жизнь не великая плата за истину для всего народа! А ты, останешься царем только в стенах своего дома…

– Здешняя речь, больше похожа на собачий лай… – обратился прокуратор к Максимусу.

И продолжил, обращаясь уже к гостеприимному хозяину.

– И о чем же ты перелаивался с ним?

– Так, – махнул рукой Антипа, переходя на ромейский, – Обсудил с ним тонкости его казни…

– Кстати, о казни, – оживился Пилатус, – Что вы думаете, как его лучше казнить? – он обвел глазами присутствующих.

Квинт напустил на себя безразличный вид и, оторвавшись от колонны, пожал плечами. Антипа, с загадочной улыбкой, провел ребром ладони по своей шее.

– Возможно… – сказал Пилатус, многозначительно улыбнувшись Антипе, – В северном Понте, на границе с Иберией, умеют очень ловко снимать шкуры… с людей, получается очень интересно и, главное, казнимые мучаются сильней, чем на крестах! У тебя есть такие мастера, консул?

– Боюсь тебя снова разочаровать, мой прокуратор, – ответил Антипа, с заискивающей улыбкой, – Мои палачи могут быстро зажарить или разорвать на части, но так изыскано… боюсь, мои люди не в состоянии!

– Жаль… – огорчился знатный римлянин, – А я хотел постелить в своей спальне зелотский коврик!

Обрадовавшись своей шутке, Пилатус утробно захохотал. Антипа, желая его поддержать, подобострастно захихикал, Максимус смог выдавить из себя только кривую улыбку.

– Когда мои высокие гости пожелают видеть голову этого разбойника? – спросил Антипа, после того, как прокуратор отсмеялся.

– Знаешь, что! – ответил ему Пилатус, – Приготовь все для казни рядом с ним, а разделение туловища с головой произведешь, когда мы соберемся в обратный путь. Пусть поживет в ожидании смерти!

– Прокуратор! – обратился к нему Максимус, решив, что настало подходящее время, – Позволь мне допросить его!

– Позволяю… – махнул ладонью Пилатус, – Заодно и подготовишь все к казни. Только смотри меч ему не оставляй. Ха-ха-ха!

Пленник сидел на полу, обхватив руками колени и склонив на них голову. Со стороны, в свете пламени факела, претору Квинту Максимусу показалось, что тот спит.

– Что, этот грязный пес решил самому не пачкаться и прислал ромея? – услышал Квинт его голос и удивился, как тот смог понять, что вошел римлянин, ведь он старался не скрипеть калигами и не греметь своей скваматой62.

Йоан поднял голову и взглянул на вошедшего, в свете факела блеснули его зрачки, а Максимус смог разглядеть этого загадочного зелота. На его лице не было страха или подавленности – только усталость. Максимус не смог выдержать его взгляд и отвел глаза.

– Здравствуй, Йоан, – обратился к нему Максимус на ломаном иудейском.

– Здравствуй? – удивился тот, – И долго ли мне осталось здравствовать?

Максимус не нашелся, что ответить. Посторонившись, Квинт дал закатить глухо-немому сирийцу широкую деревянную колоду, любезно предоставленную Антипой со своей кухни, ее планировалось использовать в качестве плахи.

Максимус закрепил факел на стене и, повернувшись назад, жестом показал немому стражу, что их можно оставить одних. И после его ухода, опустился на корточки перед пленником, обратившись к нему.

– Тебе осталось жить до завтрашнего утра… Скажи мне, не Эмануилом ли зовут тебя близкие?

– Ты знаешь моего брата? – оживился Йоан.

Максимус отпрянул назад! Что бы не упасть назад, ему пришлось вскочить на ноги, что конечно же не укрылось от пленника.

– Что?.. Не может быть…– пробормотал римлянин, повторно отводя взгляд от хитро прищуренных глаз Йоана.

– Эмил рассказывал мне, что мой настоящий отец ромей, – промолвил пленник, – Уж не ты ли это?

Проницательность этого низкородного человека была, как у римского сенатора. Максимус постарался овладеть собой.

– Да, не думал я найти своего старшего сына в такой обстановке. – Ответил он, обведя взглядом подземную темницу.

– Что же мой отец стоит, когда я сижу! – воскликнул Йоан, тяжело поднимаясь на ослабевшие от голода ноги.

– Присаживайся, отец, – указал он на свою импровизированную плаху, – Другой скамьи у меня нет, прости! Чувствуй себя как дома…

Максимус хотел оскорбиться таким заявлением, но посмотрев на своего сына, не увидел в его лице и намека насмешки, лишь почтение молодого к старости.

– Не печалься, отец! – продолжил, облокотившись о земляную стену Йоан, усаживая римлянина на кухонную колоду для рубки мяса, – Ничья жизнь не длится вечно!..

– Неужели ты не боишься смерти? – спросил его Максимус.

– Боятся обычно боли, – виновато улыбнулся Йоан, – Но за болью обязательно следует успокоение… А смерть… – он ненадолго задумался, – Это лишь врата в другой мир, темный и злой для одних, но