Рецидив - Антон Владимирович Овчинников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Не бойся, Элохим!» – услышал я знакомые голоса, совсем позабытые мной после Пещеры, – «Ты в силах призвать его обратно, только исцели тело, закрой раны! Ведь, как ты не захочешь жить в разбитом доме, так и душа страдает и покидает избитое тело».
Немного колеблясь, я опустился на колени перед этим торговцем, его женщины тотчас отпрянули от тела. Омыв рану на груди, я соединил ее края и накрыл ладонью… Затем я положил другую руку ему на лоб и начал просить этого человека вернуться.
И в то же мгновение, я почувствовал под своей рукой сердцебиение, грудь вздулась и опала, словно бы раненый вздохнул. Лежавший передо мной закашлялся, открыл глаза и в ужасе стряхнул с себя мою руку!
– Не убивайте, прошу! – выкрикнул он, принимая сидячее положение и выставляя перед собой руки.
– А-а-а! – закричали с десяток женщин одновременно, две из них бросились к только что возвращенному мной к жизни, а еще несколько, упали передо мной на колени, умаляя смилостивиться и, за какие угодно деньги, вернуть их отцов, мужей и сынов к жизни. Я стоял и мешкал, раздумывая, следует ли мне делать это?
– А что, адони! – вмешался в ход моих мыслей Иуда, – Деньги то нам сейчас и не помешали бы…
Я посмотрел на него. Простые глаза смотрели безхитростно и по-собачьи преданно.
«Ты волен решать жизни составляющих мира сего…» – послышались знакомые голоса Хранителей.
– Хорошо! – обратился я к оставшимся женщинам, – Несите столько, во сколько вы оцениваете жизни своих близких…
Они, закивав, тут же оставили площадь, а я, омыв руки в ведре с чистой водой, сказал, чтобы принесли новой, а эту вылили в канаву. Затем, склонился к остальным убитым торговцам и проделал с ними тоже, что и с первым. Через некоторое время, они уже с удивлением рассматривали себя и друг друга. Потом, все оживленные мной торговцы, накинув на себя плащи, поданные им из толпы, упали передо мной на колени и возгласили.
– Машиах! Ты воистину Машиах, обещанный нам пророками!
Собравшаяся вокруг толпа загудела и, сперва тихо, потом громче, стала скандировать «Машиах… Машиах! Машиах!!!»
Скоро появились родные торговцев, убежавшие за деньгами. Они кинули две тяжелые сумы Иуде и с криками радости бросились обнимать стоявших передо мной на коленях торговцев. Я не успел омыть руки в свежей воде, как абсолютно все жители иудейского квартала, собрались на торговой площади. Скоро восторженные крики «Машиах!» можно было слышать во всех районах, прилегавших к еврейскому кварталу.
Дом на холме
Квинт Максимус – претор Кесарии-палестинской, внимательно наблюдал за новым прокуратором, сопровождая его восхождение по длинной мраморной лестнице, ведущей ко дворцу царя Галилеи и Перреи – Ирода Антипы, который не отходил от молчаливого римлянина ни на шаг. Ежеминутно с подобострастием, заглядывая ему в лицо, обгонял, поднимаясь на ступень выше, или спускался, заходя то справа, то слева и при этом, не переставал, восторженно трещать обо всем и ни о чем. Преторианцы Квинта в блестящих лориках-сегментатах53 оттеснили пеструю толпу стражей Антипы и плотным полукругом следовали на шаг позади своего командира.
– Нам сложно было представить, что такая высокая особа почтит наш скромный дом своим присутствием!.. – распинался с заметным акцентом самый лучший, по мнению Тиберия, сынок Ирода-великого.
Прокуратор Иудеи, Идумеи и Самарии, в тяжелом плаще красного понтийского сукна неторопливо постукивал своими калигами по невысоким белым ступеням, задумчиво глядя перед собой.
– Зачем тебе такая длинная лестница, этнарх54? – спросил прокуратор Иудеи, суетящегося рядом Антипу, – Вероятно, что бы уставшие легаты Великого Рима быстрей обессиливали после долгой дороги?
– О нет! – Вскричал тот, проглотив явную насмешку и заметно краснея, – Господин, верно наслышан о дурном нраве народца, населяющего эти благословенные земли, и поэтому, я исключительно в целях безопасности себя и моих высоких гостей, построил этот укрепленный дворец на вершине горы.
Этот очередной прокуратор месяц назад прибыл в Кесарию откуда-то с границ Понта Эвксинского со всей своей семьей, с указом Цезаря и сотнями личной охраны, которых сопровождали многочисленные рабы, нагруженные разным домашним скарбом и всякими понтийскими безделушками. Его семья сразу заняла все помещения претории, нещадно потеснив самого Максимуса с его манипулой55 «Блистающих». Когда же этот понтийский выскочка приказал своему префекту готовиться в поход по Идумее в Галилею, тогда Максимус понял, кого ему прислал Великий Рим.
– Ох, эти проклятые канаимы56! – погрозил куда-то в сторону Антипа, – Если же моя излишняя осторожность так утомляет нашего драгоценного гостя, то я готов, сам лично, отнести его в мой дом!
При этих словах Антипы, римский ставленник остановился на ступенях, повернулся к нему и с каменной улыбкой произнес.
– Давай!
До конца лестницы оставалось еще около тридцати ступеней, и даже видавшие виды ветераны-преторианцы не могли скрыть усмешек от того, как маленький, круглый Антипа взгромоздив себе на спину высокого и грузного латинянина, пыхтя, поволок его вверх по лестнице. Квинт обернулся назад – воины Антипы, до этого чуть не наступавшие на плащи его бойцов, остановились на месте и обескураженно глядели на унижение своего господина.
– Пусть высокий гость… не изволит… беспокоится… – натужно кряхтел Антипа, активно потея, – Там… на верху… он найдет… все самое лучшее… и отдых… в садах… моего… дворца… запомнится… как самое… благословенное… время… Хр-р…
Достигнув последней ступени, галилейский шут остановился, ожидая облегчения своей ноши.
– Обещания данные Великому Риму следует исполнять в полном объеме, а ты обещал внести меня в свой дом!.. – услышал Максимус голос прокуратора.
На дрожащих ногах царь Галилейский сделал еще несколько шагов по каменной дорожке между цветущих смоковниц, и стал медленно заваливаться на бок. Претор сделал торопливый шаг и успел подхватить своего патрона, тут же вставшего на ноги. Антипа, оказавшись у его ног, закряхтел пытаясь подняться.
– Так же и весь твой народ, Антипа, еще будет валяться в ногах Великого Рима и молить о пощаде! – напыщенно произнес высокопоставленный римлянин, подавая, наконец, руку недалекому сынку Ирода-великого.
– Ты не знаешь… этого проклятого народа… о, великий прокуратор… – прокряхтел Антипа, тяжело поднимаясь, на ноги, – Прошу тебя, скорей пойдем к столу! Там все уже давно остыло!
– Пилатус! –