И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
15 апреля он полдня провозился при постановке шатров по просьбе нескольких уродцев. Закончив это дело, он посетил братскую могилу, где был похоронен прах каждого погибшего, после чего вышел в центр «квартала» и несколько минут слушал крики стачечников. «Вот, к чему мы шли, оказывается», – пронеслось в голове у Жеронима. После бойни в «квартале» уродов о нем никто не вспоминал. Словно и не было никогда его, словно не стоял он у истоков Апельсинового клуба и не разрабатывал план по провокации сотрудников на стачку. Может, так получилось из-за чрезмерной впечатлительности Лабушера, либо же так показалось Моррейну. Сам Жероним себя чувствительным не считал, но не мог продолжать активно участвовать в подготовке восстания после того, как увидел столь огромное количество смертей. К тому же потери связи с клубом способствовало закрытие «квартала»: никому нельзя было выйти или войти, единственный проход круглосуточно охранялся надзирателями. Крики напоминали Жерониму о проделанной работе, но не вызывали восхищения, скорее – заставляли мучиться. Потому долго без дела, способного отвлечь от непрекращающейся стачки, находиться на воздухе он не мог. Возвратившись к себе в шатер, он застал внутри Вильфрида.
– Чего тебе? – слабым голоском спросил Лабушер, подойдя к столу.
Налив себе в стакан из графина немного воды, он дрожащими руками взял стакан и сделал один резкий глоток. Еще раз посмотрев на Вильфрида, он нервно повторил:
– Ну говори же, Вильфрид! Чего тебе надо?
– Доложить, месье, – робко сказал Вильфрид и подошел ближе.
– Ну докладывай быстрее, мне нехорошо, – проворчал Жероним и сел на стул у небольшого бюро.
– Да, конечно. По вашему распоряжению были проведены ремонтные работы на всех участках, пострадавших во время бойни. Здесь необходимо отметить, что все участки были полностью восстановлены к сегодняшнему утру. Далее вам важно знать, что у нас заканчивается продовольствие. Его и так было мало, но теперь возник дефицит.
– Даже мои запасы не компенсируют?
– К сожалению, месье, люди не желают брать еду из ваших запасов, поскольку считают ее греховной. От вашей помощи они не отказываются, но еду воспринимают, как подачку. Я пытался их переубедить, но не смог.
– Если это все, то можешь идти, – произнес Лабушер и закрыл лицо руками.
– Нет, еще есть момент, – сказал Вильфрид и приблизился максимально.
– Говори, не томи.
– Через своего агента месье Моррейн передал вам письмо.
Вильфрид достал из кармана небольшой кусок бумаги, свернутый в свиточек, и вручил Лабушеру. Тот выхватил письмо и принялся жадно вчитываться в каждую букву. В письме Моррейн говорил:
«Дорогой мой Жероним! Не могу пока освободить тебя и твоих людей. Стачка идет полным ходом, так что дел слишком много. Тебе тоже есть поручение – готовься отвлекать на себя и свой «квартал» натиск надзирателей, когда начнется восстание. Бойня, устроенная благодаря тебе, полностью себя оправдала – Сеньер и сотоварищи в полном смятении сейчас. Скоро все свершится. Мой план близок к завершению. До денег Сеньера осталось рукой подать. Думай о том, как избавиться от его дочки. Удачи!»
Письмецо маленькое, однако достойное внимания. Лабушер поблагодарил Вильфрида и попросил его уйти. Положив письмо в один из ящиков бюро, Жероним сначала принялся писать ответ, но нужная мысль все никак не приходила. В голове словно копошились демоны, не давая возможности сосредоточиться. Минут пятнадцать посидев над чистым листом бумаги, Лабушер убрал его обратно в стопку таких же чистых листов, после чего поднялся и медленным шагом, буквально семеня, подошел к подобию окна и стал смотреть куда-то вдаль.
«Вот интересно, – думал он, – ежели наша задумка удастся, получат ли эти уродцы свободу? Получу свободу хотя бы я? Вроде бы должны бороться за идеалы этой самой мнимой свободы, но на деле получается, что мы уже заперты, вернее, до сих пор. Правда, до завершения миссии еще очень далеко. Да касается ли уже меня эта миссия? Меня использовали, как судомойщика, а я и рад был. Что значит моя жизнь? Да ничего! Вот, что значат жизни тех десятков уродцев, отдавших их ради дела нашей маленькой революции? Вот они значат как раз много. Они – угольки и масло, не позволившие потухнуть искорке, загоревшейся после казни Гастона Бризе. Меня Алекс не посвящает в большинство своих планов и решений, но я бы не удивился, если бы он предложил намеренно подставить Бризе, чтобы сделать его первой по-настоящему безвинной жертвой, которая окажется способна пробудить массовое сознание «серых людей», людей без собственного мнения, но объединенных мнением общим. Таким мнением очень легко манипулировать, и Алекс, и Сеньер об этом прекрасно знают и пользуются. Серые люди крайне важны для каждого из них, потому что за ними в качестве бонусов (если так можно выражаться) полагаются деньги, власть и удовлетворение собственного непомерного эго, которое раздуто до вселенских масштабов как у одного, так и у другого. Два колосса, умело играющих в шахматы и считающих циркачей лишь многочисленными фигурами. Мы зависим от них, что поделать. Харизматичный лидер – пастух – нужен толпе, как сам воздух. Толпа не способна адекватно мыслить, не способна рационально оценивать обстановку, потому что это толпа. Массовое сознание не имеет личностных качеств. Поэтому из толпы всегда выделяется хотя бы один лидер, которому толпа доверяет принимать решения, потому что желать быть лидером, начальником, командиром может и хочет каждый, но попробовать себя в этой роли на практике,
