И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

– Еще ты любишь того араба-раба бен Али, да? – холодно спросил Сеньер, не поднимая глаз на дочь.

– Да, люблю, – тихо ответила Марин. – И он не раб, помни это.

– Тебя не исправить, к сожалению, – сказал Сеньер и взял в руку револьвер. – Как жаль, правда? Моя дочь приходится единственным препятствием для установления законности и порядка в самом большом цирке на свете. Что ж, неудачно получилось, не смог я тебя воспитать достойным человеком. Как жаль…

– Отец!

– Господи, прости!

Сеньер трижды выстрелил в Марин и бросил револьвер на пол. Две пули попали в живот, а третья угодила в левое легкое. Марин упала на пол и стала судорожно дергаться, будучи не в силах что-либо сказать. Она жадно пыталась хватать воздух ртом, но болевой шок практически сковал ее мышцы, и легкие не работали. Буквально за несколько секунд под телом Марин образовалась большая лужа крови. Она жутко кашляла, изо рта вытекала темная кровь, глаза остекленели и шокированно смотрели в пустоту. Марин уже не могла здраво мыслить, поскольку мозг начал умирать. Сеньер подошел к ней и произнес с полнейшим хладнокровием:

– Пойми, даже моя дочь не сможет помешать мне сохранить власть и богатство, к которым я шел почти тридцать лет.

После этого он вернулся к столу и сел в кресло. Закрыв глаза, он стал слушать мучительные стоны Марин, которая захлебывалась собственной кровью. Нельзя сказать, что ему нравилось, но явно не причиняло душевных страданий. Когда звуки перестали исходить от умирающей дочери, Сеньер позвал Лароша. Тот не сразу пришел, поскольку боялся даже заглянуть в кабинет. Лишь на третий раз он отозвался и зашел, озираясь по сторонам. Увидев лежавшую в громадной кровавой луже Марин, он едва не упал на пол. Сеньер помолчал еще минуты три, дожидаясь, пока Марин окончательно испустит дух. Ларош стоял на одном месте и трясся от страха, не представляя, для чего его вызвал Хозяин.

– Дышит? – спросил Сеньер Лароша.

– Ч-что? – переспросил Ларош, не поняв сути вопроса.

– Она дышит?! – рявкнул еще раз Сеньер.

Ларош затрясся еще сильнее, по спине скатилась холодная капелька пота.

– В-вроде н-нет, – слегка заикаясь от волнения, произнес Ларош, поглядев секунду на тело Марин. Она действительно к тому моменту уже не дышала. Кровь начала медленно сворачиваться в области ран, но пули не позволяли до конца этому совершиться, пропуская струйки крови наружу, увеличивая размеры и без того необъятной темной лужи.

– Хорошо, – сказал Сеньер, от чего у Лароша прошел мороз по коже. – А теперь возьми и убери это отсюда. Отнеси к мятежникам, пусть поклюют. Да прикажи, пускай вычистят пол, некрасиво.

Подождав пару секунд, он добавил:

– И не вздумай переспрашивать, у меня совершенно нет сейчас желания повторять.

Ларош кивнул головой, но все же осмелился сказать:

– Мой г-господин, позвольте сказать. Это же ваша дочь… Как я могу к ней п-прикасаться? Я…я…п-просто это…

Не выдержав, Сеньер схватил револьвер и выстрелил в левое окно. Ларош от страха накрыл голову руками и присел.

– Ты начинаешь меня выводить из себя, Жан! – прокричал Сеньер. – Живо выполняй мой приказ, иначе сам отправишься кормить червей!

Не в силах сопротивляться, Ларош пригласил с улицы двоих надзирателей, которые помогли ему оттащить тело. В прихожей тело Марин завернули в ковер и вынесли из шатра.

Сеньер начал сардонически смеяться и стучать пальцами по столу, приговаривая:

– Кто украл у рыбака его рыбку? Кто же, ответь? Не Кассо ль в Риме? Не я ли сам? Не Бог? Но кто, кто же украл у рыбака его рыбку? Но ничего, железо куется в огне, и зальет оно собой все поле цветочное, а после и дома, и тогда узнаем мы, кто рыбак, а кто рыбка…

Сеньер еще почти полчаса так болтал, пока не успокоился и не заснул. Защитная реакция организма на сильные эмоциональные моменты – как можно скорее уйти от всего этого, спастись в блаженстве сна.

Бастующие циркачи пока не подозревали ни о чем; кричали лозунги, требования. В общем, делали все то, что делали уже несколько дней. Но среди некоторых стачечников все же блуждали разные мнения относительно всей возникшей позиционной ситуации. В определенный момент пара надзирателей быстро покинула оцепление, а кто-то заметил вдалеке Лароша. Иштван, находившийся среди стачечников, стоявших перед оцеплением, первым почуял неладное.

– Не к добру погода бушует, не к добру, – промолвил он, посмотрев на небо, готовое обрушиться на землю.

– Мне тоже не нравится это, – согласился Блез Лорнау, стоявший рядом. – Карл сказал, что от Алекса в ближайшие несколько часов может поступить приказ о начале восстания. Даже сама природа отвечает гневом и скорбью. Не рано ли?

– Не знаю. Если не начать действовать, то мы можем потерять весь накопленный пыл.

– Тоже верно. Как там у Большого шапито идут дела?

– Мартин минут сорок назад сообщил, что подвижек особых нет. Клод пока держит окрестности Большого шапито под контролем, на его стороне пока все местные охранники, а также оркестр, шарманщики, несколько десятков главных униформистов. К тому же, по просьбе Клода там было увеличено присутствие надзирателей. Короче говоря, все очень непонятно и сложно.

– Что же будет…погоди, что происходит?

Блез, как и все другие стачечники, обратил внимание на то, что надзиратели по центру оцепления расступились и создали коридор для прохода в «золотой квартал». Одновременно с этим несколько из них достали ружья и привели в боевую готовность на случай, если придется стрелять. Из «золотого квартала» к стачечникам вышел Ларош, а за ним двое надзираталей, тащивших чье-то тело, завернутое в ковер. Ларош указал на землю прямо перед Иштваном, и надзиратели положили туда тело. После этого, не сказав ни слова, Ларош удалился, а за ним и надзиратели. Затем коридор был закрыт, и цепь сомкнулась обратно.

– И…кто это? – испуганно спросил Блез. – Иштван?..

– Да…погоди, – Иштван опустился на землю и слегка размотал ковер.

Вокруг тела собралась громадная толпа интересующихся. Увидев лицо человека, принесенного надзирателями, Иштван отскочил от тела на несколько метров, в ужасе смотря на него и не веря своим глазам. Блез, увидев лицо Марин, упал на землю от бессилия. Остальные стачечники упали на колени от шока и в знак почтения. Многие заплакали, узнав, что это тело Марин Сеньер.

В это время в лазарете шло собрание Апельсинового клуба, на котором обсуждалось возможное начало восстания. Омар яростно дискутировал с Алексом и ратовал за скорейшее начало восстания; Алекс же говорил, что необходимо еще немного подождать. Венцель и Карл придерживались нейтральной позиции,