Листопад - Николай Лохматов

У Толи закружилась голова. Ему стало, как никогда, весело. Он пел какие-то песни, со смехом гонялся за бабочками.

И что удивительно, не боялся ни волка, ни Бармалея.

После этой поездки он больше не видел отца.

Воспоминания как-то отошли в сторону. А ведь он сегодня не собирался встретиться с Буравлевым и приехал-то не столько по делам, а чтобы увидеть Наташу. Эту лесную фею, которая вот уже несколько дней не давала ему покоя.

Наташа. Она совсем не похожа на Эллу. Хотя как их можно сравнивать!..

И удивительно, Маковеев их сравнивал... Элла - высокая, гибкая, с сухими и послушными глазами. Она осталась среди столичной суеты, в кругу своих друзей и подруг. И думает ли сейчас о нем?

Чтобы отделаться от неприятных мыслей, Маковеев тряхнул головой и нетерпеливо заерзал на кожаном сиденье.

Вчера от нее получил письмо. Жалеет, что не вместе. Обещает в отпуск приехать, а потом многозначительное "и". Что "и", он так и не понял.

Мысленно он шептал ей пылкие и нежные слова. Ругал себя, что согласился бросить работу в институте и уехать в эту глушь.

И тут он случайно увидел другую, Наташу. Синие глаза ее смеялись, и совсем не так, как у Эллы...

"Лесная фея!.. Странно устроен человек..."

Маковеев, прикрыв глаза, зевнул. Им овладело обычное дорожное забытье. Грезилось ему, что сидит он на белом коне и объезжает войска. Тысячи людей подчинены каждому его взгляду. Грохочут выстрелы, над головой с пчелиным посвистом проносятся пули. И вдруг нет ни войск, ни орудийного грохота. Из лесной чащи к нему облаком выплывает фея в белом газовом платье, со светлыми тугими косами. Высоко поднята голова феи, в косы вплетены лесные цветы.

- Отзовусь кукушкой! - шепчет она.

Маковеев тянется, чтобы обнять ее за талию. Но она ускользает из-под его рук.

- Наташа!.. - кричит он и открывает глаза.

Все так же под машину мчалась дорога, обдавая ветровое стекло снежной пылью. По сторонам мелькали знакомые кустарники, поля.

- Заснули, Анатолий Михайлович? - спросил шофер. - А мы уже приехали. - Лицо его вдруг тронула едва заметная хитринка. - Крепко вас укачало. Жаль было будить. Вы все какую-то Наташу звали...

- Сестренка у меня есть такая, - соврал Маковеев и, чтобы скрыть от посторонних глаз смущение, поспешно выпрыгнул из кабины.

3

С оттаявшего окна текли тонкие струйки... Буравлев смотрел на удаляющуюся по дороге машину. В ушах звучали слова Маковеева: "Одумаетесь... Позвоните..."

Он сжал кулаки до хруста в пальцах.

"Маковееву важно накинуть на меня узду и заставить потом не рассуждать, а только выполнять его приказы. Как это он ловко ввернул на счет бойца и командира... Но вот главного понять не хочет. Даже делает вид, что он тут ни при чем. Выходит, рубят лес там, наверху, а не он... Да, закавыка!"

Машина давно уже скрылась за изгибом реки, а Буравлев все стоял в раздумье. Припомнилась ему и та встреча, когда впервые пришел к Маковееву.

Маковеев тогда принял радушно.

"Наконец-то приехали! Заждались вас. Мне звонили из областного управления и много говорили о вас хорошего. В таких специалистах наши лесничества нуждаются. - Он склонил голову и с горечью проговорил: - Леса наши, Сергей Иванович, в тяжелом положении. Вам предстоит их оберегать. И оберегать здорово! А это, по-честному, в наших условиях нелегко".

"Постараюсь. В Барановских лесах я родился. За них сложили головы дед и отец с матерью".

Маковеев оживился:

"Значит, общий язык с вами найдем".

Буравлеву он показался рачительным хозяином. В нем, правда, как он заметил, не проявлялось той широты, которая обычно бывает у руководителей таких крупных предприятий, как лесхоз. Но все это Буравлев списывал за счет молодости. Главное, была бы голова, а с годами осмотрится, созреет, как овощ на грядке. Позднее он узнал, что Маковеев после студенческой скамьи попал каким-то образом в научно-исследовательский институт, сдал кандидатский минимум и был направлен директором лесхоза. Здесь он должен был собрать материал для диссертации и года через три-четыре вернуться в тот же институт на должность заведующего лабораторией, занимающейся организацией лесного хозяйства.

"Что ж, карьера неплохая! - оценил Буравлев. - Иной пойдет махать по ступенькам - не догонишь".

Мысли о Маковееве неожиданно перебились: к крыльцу конторы лесничества шагала Евдокия Петровна Стрельникова. Увидев его у окна, она приветливо замахала рукой.

За гребни леса большим желтым яблоком закатывалось солнце. Стрельчатый луч пробил еловую вязь, заглянул в окошко и вспыхнул разноцветьем в капельках воды.

В глазах Буравлева зарябило. Он поморщился и отвернулся. Стрельникова стояла на пороге.

- Я, может, помешала вам, Сергей Иванович?

- Ваш приход, Евдокия Петровна, как никогда, кстати, - Буравлев протянул ей руку.

Щеки у Стрельниковой зарумянились, как у девушки.

- Я хотела к вам с ребятами прийти, да застеснялась. У вас, подумала, и так дел хоть отбавляй.

- И приходили бы. Экскурсовод у нас есть отменный. Отличный старик. Ему тут все звери в пояс кланяются.

Солнце будто нырнуло в хвойный омут. Мохнатые тени заполнили кабинет. Буравлев включил свет и, пройдя к столу, предложил гостье присесть.

- Я ведь только и пришла за тем, чтобы договориться насчет экскурсии. На той недельке, глядишь, пожалую со всей своей оравой, - она сделала вид, что хочет накинуть на голову свою клетчатую шаль. Но так и не накинула.

- Куда так торопитесь, Евдокия Петровна? Посидите. Время еще детское.

Стрельникова засмеялась:

- Я вижу - самовара не ставят, - и добавила: - Да и темно уже. Боязно будет идти. Ночи-то теперь какие - темень.

- В такую ночь любовь бродит, - пошутил Буравлев.

- Счастливые те, к кому она пришла... - Стрельникова сказала это с грустью.

- Не смотрите так безнадежно на жизнь, Евдокия Петровна. Какая бы она ни была, а прекрасна. Только сейчас я думал точно так же, как вы. А вот пришли - и стало по-другому...

- А мне пора. - Не дослушав, она поднялась со стула и пошла к двери.

- Тогда я вас провожу, - Буравлев накинул полушубок.

На улице морозило. Было безветренно и тихо. Ночной сумрак заполнял просветы между стволами. Деревья поэтому казались огромными и призрачными.

- Евдокия Петровна, - спросил Буравлев, - я, кажется, чем-то расстроил вас? Вы простите меня...

- Вы тут, Сергей Иванович, ни при чем.

Шли молча.

- Я вот о чем думаю, Сергей Иванович, - неожиданно нарушила молчание Стрельникова. - Правду говорят, что счастье дается в жизни один раз... А впрочем, не знаю... Посудите сами... Мне нет еще и сорока... Так хочется жить!.. В семнадцать встретилась с одним военным. Был красив, умен. А если судить по орденам, то и храбр. Полюбила его. Встречались мы с ним недолго. Вскоре я почувствовала, что буду матерью. Он успокаивал и туманил голову всякими обещаниями. И я, по дурости девичьей, верила. Он уехал. По каким дорогам носила его судьба - не знаю. Вернулся, когда сыну было уже около года. Я тогда училась на первом курсе педагогического. Трудно было с ребенком. Если бы не добрые люди - досталось бы мне. А он приехал снова, наобещал и опять скрылся. Теперь уже, вижу, навсегда. А после него родился другой сын. Пришлось перейти на заочное и поехать на работу в село. Так и попала в сосновскую школу... Выросли дети, разлетелись по сторонам. Опустел дом. Встаю одна и ложусь одна...

Она сделала движение рукой, будто бы хотела смахнуть с глаз навернувшуюся слезу. Но вместо этого приподняла лишь повыше меховой воротник пальто. У опушки леса они остановились. Стрельникова в упор посмотрела на Буравлева.

- Может, ни к чему я это со своими откровениями? Может, вы осуждаете меня? Такой, мол, тебе и удел...

Буравлев с минуту помолчал.

- Я вас не осуждаю. Это была, видимо, настоящая любовь. Не огорчайтесь, Евдокия Петровна. Вы все же вкусили радость жизни, вырастили детей. А есть люди, которые не испытывали этого... и никогда не испытают...

Они шли медленно, плечом к плечу. Впереди загорбились крыши сараев, звездочками вспыхнули огни в окнах изб. Повеяло горьковатым запахом дыма.

- Вот я и дома, - неожиданно объявила Стрельникова, остановясь у небольшой, в три окна, избушки. И, протянув Буравлеву руку, по-девичьи легко взбежала по ступенькам на крыльцо. - Может быть, зайдете? Не обижайте.

- В следующий раз. Честное слово, в следующий раз...

- Я вас поймала на слове. Учтите...

Заскрипела дверь в сенях - и снова тишина. Прислушиваясь к этой тишине, Буравлев смотрел на небо. Взгляд уловил маленькую движущуюся точку. Она то затухала, то вспыхивала ярким желтым огоньком.

- Спутник, - прошептал Буравлев. - Давно ли это было сказкой? А теперь, пожалуйста, любуйся. А разве только это казалось невероятным?..

Трепетный огонек пронесся с востока на запад и канул в беспредельную пучину вселенной.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Под лай пестрой ушастой дворняги к дому Буравлева подкатили сани. Из них по-медвежьи вывалился человек: коренастый, в опушенном инеем овчинном тулупе. Один рукав у него болтался - он был пустой. Приезжий бросил охапку сена лошади, взял из розвальней ружье и тяжеловато стал подниматься по ступенькам крыльца.