Листопад - Николай Лохматов

- Ну и накалили! На экваторе и то, пожалуй, прохладнее, - заметил он и распахнул полы кожаной куртки.

Буравлев обернулся и взмахом руки сбросил со счетов костяшки.

- Старики говорили: "В тепле и деле - всегда здоровый дух в теле". Проходите, Анатолий Михайлович.

Маковеев снял шапку, повесил куртку на вешалку и, пройдя к столу, сел в деревянное кресло так, чтобы был виден берег реки.

- Слышал, в кабинете вы редкий гость, Сергей Иванович. Искал на лесосеке. Сказали - еще не приходил, - без нотки упрека заметил он.

- Сразу не предугадаешь, где и когда будешь. Лесничество-то вон какое!.. - Не оправдываясь, ответил Буравлев. - Решил свои итоги подбить. В бумагах черт ногу сломает.

Маковеев потер указательным пальцем переносье.

Буравлев догадывался, зачем к нему пожаловал директор. И ждал бурн. Но Маковеев совсем спокойно спросил:

- Вы, Сергей Иванович, видели, сколько за Никольской пустошью накорежило ветром елок?

Буравлев тяжело вздохнул:

- Понаделали сквозняков, как в дырявом сарае, вот и коверкает. Ель сильна, когда стеной стоит.

Маковеев достал из кармана папиросу, начал катать ее в ладонях. В кабинете установилась глухая, неловкая тишина.

Буравлев, ожидая, что скажет директор, собрал со стола накладные в одну стопочку и придавил их счетами.

Маковеев неторопливо прикурил от зажигалки. По кабинету растекся пахучий дым. Папироса была искурена почти до половины, а он все молчал.

- Будут указания? - спросил Буравлев.

- Какие там указания! - лицо Маковеева стало озабоченным, и выглядел он старше своих лет. - Да, Сергей Иванович, не просты наши дела. Голова от них кругом идет. Разве уследишь, где надо рубить рощицу или сводить дубраву! Отсюда и сквозняки, и порубленная дубрава, и вырубка прибрежных рощ... - Маковеев скомкал в пальцах окурок, растер его и швырнул в топку печки. - А что бы сделал другой на моем месте? - Он встал, обмерил шагами кабинет, растягивая слова, продолжал: - Ни-че-го! Где-то там, на какой-то инстанции, подписали - и все тут. Подходит это к данной местности или не подходит - выполняй!..

- Приказы пишут люди, а не боги. Люди их могут и отменить. - Буравлев покашлял в кулак и продолжал: - Надо быть понастойчивее и доказать правду.

- В том-то и дело, доказать правду не так-то легко...

Откровенность директора не расположила к себе Буравлева, а скорее озадачила.

- Наши леса не промышленные, а водоохранные. Надо добиваться, чтобы их сделали заповедными. Тогда никто и никогда не войдет в них с топором.

Маковеев стоял посреди кабинета, сцепив пальцы. Лицо его с каждым словом лесничего серело. В душе он яростно восставал против Буравлева. Он еще раз убеждался в том, что новый лесничий "с закавыкой". Маковеев много слышал о прошлом Буравлева. Знал, что тот работал в Лесотехнической академии в Ленинграде. Потом в Дачном лесничестве Подмосковья. Что заставило Буравлева покинуть насиженное место и ни с того ни с сего сунуться в такую глушь? В управлении говорили разное. Но он, Маковеев, понимал, что никто точно не знает. Чесали языки просто так, по каким-то догадкам. Однако Буравлева прислали из самого министерства, что бывало в здешних местах редко... Стоило над этим призадуматься... И над словами Буравлева стоит призадуматься... Карьеру зарабатывает!..

Не получится. В конце концов Буравлев ему подчинен, а не он Буравлеву. И будет все так, как найдет нужным он, Маковеев.

- Да, Сергей Иванович, положение у нас не ахти! - Маковеев кисло улыбнулся. - Вопросы, вопросы и еще раз вопросы! Кто их будет только разрешать?

- Мы! И только мы!.. - Буравлев этим как бы подчеркивал свою основную мысль.

- Готовы ли мы держать-то ответ? Пришло ли это время?

- Осторожничаете, Анатолий Михайлович.

- Мы с вами маленькие люди, чтобы решать такие задачи. Я бы сказал, государственного масштаба.

Лицо Маковеева расцвело в приятной, снисходительной улыбке.

- Не торопитесь так, Сергей Иванович. Время покажет...

- Ждать больше нельзя, преступно. - Буравлев нервничал. - Барановские леса тают, а мы будем сидеть и ждать манны с неба? Что за позиция?

- Бунтарь вы, Сергей Иванович - сдержанно засмеялся Маковеев. - Что ж, смелость тоже нужна в нашем деле. Не то заплесневеешь. Ну, а теперь, как говорят, к жизни... Все же я не кто иной, а директор. И не могу понять ваш отказ выделить участок под вырубку, - в его голосе неожиданно прозвучали металлические нотки. - Надеюсь, вести разговор о дисциплине нет смысла, дисциплина есть дисциплина... Ведь мы тогда, я думаю, договорились...

Буравлев стал багровым.

- Я также полагал, что мы договорились... Анатолий Михайлович, такого леса у нас нет. А молодняк охраняется законом. Давайте поставим вопрос перед областью честно. Не губить же нам Красный бор?

Маковеев помолчал.

- Я слышал, вы фронтовик. Как бы вы поступили с бойцом, если бы он отказался выполнять приказ?

- Я же сказал...

- Не горячитесь, - остановил его Маковеев. - Давайте лучше обсудим спокойно. Я не для себя стараюсь. Вы это знаете. Стране нужен баланс. Это как фронт... И, возможно, в этих условиях отступления от каких-то норм необходимы. Надо понимать и обстановку, в которой мы живем. В конце концов и лес для нас, а не мы для леса. Воспроизводство же с годами наладим...

- Я, Анатолий Михайлович, тоже стараюсь не для себя. Вам это также известно. А вот что скажут потомки о нас? Запросто губили лес.

- Ну что ж, уговаривать не буду! Хотя у нас существует какой-то порядок. - Маковеев шагнул к двери. - Одумаетесь - позвоните. Да поскорей - не то поздно будет, - и он с размаху ударил дверью. "Удивительно, я его еще уговариваю!.."

Буравлев стоял у окна, как окаменелый. Он даже не бросил взгляда на торопившегося к машине Маковеева.

2

Усевшись в кабину машины, Маковеев дал волю нервам. Все в нем клокотало. Маковеев то гневно шевелил губами, то, встряхивая плечами, недоуменно хмыкал, а порой начинал возмущаться вслух!

- Хэ-э, он не допустит!.. Откуда явилась такая персона? Может быть, в министерстве метят Буравлева на мое место?.. Да нет, этого не может быть!..

Маковеева больше всего задело за живое, как это ему, директору, перечил какой-то лесничий! "Пусть пеняет на себя! - резко подумал он. Я-то знаю, как поступать с подобными людьми..."

Шофер с опаской поглядывал на разбушевавшегося директора. Чтобы не накликать на себя немилость, он вел машину плавно, огибал каждый ухаб, постепенно гасил скорость на спусках.

Маковеев и не собирался на ком-то срывать зло. Гнев прошел очень скоро, и он сидел уже успокоенный, притихший. Внимание его привлекли клочки серых туч, рассыпанных по бледно-голубому небу. Струи знобкого ветра гнали их к горизонту, как пастух сгоняет в кучу разбредшуюся по лугу отару овец. Под колеса бежала гибкая лента дороги. По сторонам снежным разливом текли вспененные поля, мелькали светлые рощицы с молодыми березками, утонувшими в сугробах елками. Маковеев смотрел на смену картин, на межевание белых и темных красок, на разинутые пасти оврагов и на завьюженные деревушки с сероватыми дымками над крышами - и все это навевало ему приятно-грустные, непонятные чувства.

Мысли бродили медленно и лениво. Они были так же неясны и смутны, как темнеющие в стороне очертания дубняков. Почему-то припомнилось детство, мать. Каждое лето с ней уезжал он в такую же вот деревушку, мимо которой только что промчался. Представилось, как впервые вошел в лес. Боялся он тогда всего: и непомерно больших деревьев, и каждого малейшего шороха, и даже крика иволги. Чудилось, вот-вот высунется из чащи зубастая морда злого волка и проглотит его.

Мать смеялась над ним, успокаивала, а он хватался за подол ее платья, прижимался к ногам. Припомнился Маковееву и отец: всегда чисто выбритый, надушенный. Толе особенно нравились золотые погоны на его кителе и большая кокарда на фуражке. Когда мальчику что-либо не удавалось и он злился и начинал плакать, отец брал его на руки и говорил: "Не осложняй, Тошка, свою жизнь пустяками. Она и так коротка и сурова. А ну, выше голову!.." Тогда Толя не понимал всей глубины этих слов. А теперь он часто вспоминал их...

Он любил отца. Гордился им. И вдруг случайно услышал разговор матери с кем-то по телефону. Она жаловалась, что с мужем несчастлива. Толя за это обиделся на нее. Почему именно она несчастлива?

Понял он это только через много лет. Не любила она отца. Когда он погиб в воздушной катастрофе, мать вышла замуж за другого.

Запомнилась и последняя встреча с отцом. В тот день он вернулся с работы рано, посадил его с матерью в машину и повез за город. На каждый вопрос отец отвечал подробно, гладил его по голове и плечам. И ему в эти минуты было особенно хорошо. Казалось, он вовсе не едет, а летит на чудо-машине к неведомым звездам, о которых не раз слышал от отца.

Привал они устроили в лесу, на лужайке. Отец впервые, несмотря на отговоры матери, поднес ему рюмку вина. "Пусть растет большим, сильным, сказал он. - Может, нам больше и не придется чокаться. Кто знает; что день грядущий мне готовит?! Машина новая, сверхзвуковая..."