Листопад - Николай Лохматов

Ковригин легонько поддал ногой табуретку. Шагнул к лесничему.

- Слухай, начальник! - злобно заговорил он. - Не много ли на себя взял? Все тебе не по нутру. Я-де, мол, умнее всех. Все делали плохо, а вот я покажу вам! Я больше десяти лет был на этой должности и тоже кумекаю, что к чему. Похвалу за похвалой получал.

- Ты, Степан Степанович, не кипятись больно, распаяться можешь. Как ты работал раньше - мне до того нет дела. А вот сейчас, когда стал моим помощником, буду спрашивать с тебя по всем правилам. Прими к сведению и трудовую дисциплину.

Буравлев застегнул верхнюю пуговицу в полушубке, поглубже напялил шапку и, не взглянув больше на Ковригина, твердым шагом вышел из дома.

4

Ковригин долго стоял посредине комнаты, по-бычьи уставившись в одну точку. "Откуда его только принесло? Ввалился как снег на голову".

Когда он был лесничим, начальство если и наезжало, то не было назойливым: посидят, поговорят - и делу конец. С директором лесхоза Маковеевым часто ходили на охоту.

Может, и работал бы, если бы имел диплом. А Ковригину диплом ни к чему. Он и без него хорошо знает лесное дело. Всю жизнь прожил в здешних местах, каждое деревце, каждый кустик родней родного!..

- Диплом, диплом! - проворчал он. Чего отрицать, иметь его не мешает. Такой груз карман не тянет. Ну а годы? Не садиться же ему сейчас за школьную парту вместе с мальчишками! Да и нужен ли диплом, чтобы гонять лесников, отводить под вырубку делянки, составлять отчеты?

В ушах прозвучали слова единственного близкого ему человека, деда: "Учись, Степа. Без науки ноне ты что червяк навозный. По себе вот знаю".

Почему тогда не пошел в техникум? Захотел посвободнее пожить. Был бы отец или мать, может, все б пошло по-другому. А тут женитьба. Дети. Болезни...

Как никогда, показался пустым и неуютным дом. Прилив обиды охватил его.

Не помня себя, набросил на плечи полушубок, схватил со стены ружье и выбежал на улицу. Ледяной ветер омыл его разгоряченное лицо, проник под рубашку. Ковригин остановился, открытым ртом хватил несколько глотков крепкого морозного воздуха.

И снег и деревья были необыкновенно красивыми. Все сверкало, переливалось на солнце яркими блестками. Он никак не мог отвести от деревьев взгляда.

Вернулся в дом и повесил ружье. Еще не решил, что будет делать дальше, но ясно было одно: отсюда он никуда не уйдет.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Лыжня все дальше уводила Наташу в лес. Холодные лучи солнца, пробиваясь сквозь густую чащобу, лиловыми разводьями разрисовывали нетронутые наметы. Наташа зачарованно смотрела по сторонам. И снег, нависший на сучьях деревьев, был похож в ее воображении на множество подушек, да таких белых и пышных-пышных, словно набитых лебяжьим пухом.

Чем глубже уходила Наташа в лес, тем больше раскрывалось перед ней чудес. Вот навстречу выплыли снежные бабы. Поравнявшись с елочками, Наташа засмеялась: "Эх вы, красавицы, а я вас за баб приняла..." Но фантазия рисовала новые и новые картины.

Поодаль, у березки, казалось, приостановился молодец. Тонкие руки его были опущены почти до самой земли... Под можжевельниками застыли в стремительном беге маленькие гривастые кони, выгнули горбы белые верблюды... Было очень здорово! Будто это плюшевые игрушки сбежали из детского сада.

Старые толстые пни напоминали ушаты, из которых обильно лезло замерзшее снеговое месиво, похожее на сдобное тесто. Так сказочно, что Наташе невольно почудилось, будто стоит ей только захотеть, как эти снежные бабы, лошадки, верблюды и зайчики закружатся в быстром хороводе вокруг вон той молодой распушенной елочки.

На старой, заросшей ольховником просеке Наташа притаилась за дуплистой, исковерканной бурей сосной. Ей захотелось уловить хотя бы один живой звук. Но вокруг стояла немая тишина.

И тут она заметила, как из-под распушенного можжевельника, сливаясь с белизной сугробов, зачертил черным хвостиком горностай. У опушки он вскочил на поваленный ствол сушины, сбил с нее снежную шапку и, присев на задние лапки, огляделся. В сторону, от кустов, голубел заячий след. Горностай повертел своей крошечной гладкой головкой, хищно втянул ноздрями воздух. Уловив раздражающий запах, он спрыгнул с валежины, припал к земле и пополз.

С молодой березки сорвалась стайка снегирей. Зверек проводил их пугливым острым взглядом и, снова припав к земле, исчез за сугробом.

Наташа бесшумно перебралась к другому дереву и прислушалась. Лес жил своей жизнью. На морозе, будто выстрелы, сухо потрескивали деревья. В чаще, за ельником, затрещала желна. У края просеки на верхушке молодой березки заливалась овсянка... И тут студеный воздух пронизал жалобный крик:

"У-а-а!.. У-а-а!.."

Из кустов прямо на Наташу мчался заяц. На спине, вцепившись зубами в шею, сидел горностай.

Тень большой птицы промелькнула над синеватой просекой. Горностай соскочил с зайца и нырнул в ольховник. На зайца камнем упал ястреб-тетеревятник и ударил по голове сильным, крючковатым клювом. Вонзив в него острые когти, попытался подняться.

И тут произошло неожиданное. Из ольховника вынырнул горностай, бросился на ястреба и мелкими зубами впился ему в горло. На снегу яркими бусинками вспыхнули капельки крови.

Когда ястреб перестал биться, горностай повертел маленькой головкой и, дернув усиками, торжествующе крикнул:

"Эоэ!.. Эоэ!.."

- Вот и все!.. - прошептала Наташа и отвела взгляд. Ей не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями и в Дачном лесничестве, но она никогда не задумывалась над этим. "Сильный живет за счет слабого. Вот и вся философия звериной жизни", - неожиданно заключила она. И еще долго стояла в раздумье у ольховника.

Потом обошла заросль и, отталкиваясь палками, помчалась на лыжах через березняк к дому.

У дороги на рыхлом снегу Наташа увидела округлые, в стакан, следы. Они шли к ложку, а там у распушенной, как наседка, можжевелки сходились с другими следами и протоптанной тропой тянулись к осиннику.

"Вот это да!.."

Наташе вдруг стало страшно. Тревожно оглядываясь по сторонам, она заспешила к поселку. У конторы лесничества приостановилась отдышаться. И, увидев у крыльца Костю, крикнула:

- Чего спишь, охотник? Волки вон по лесу гуляют. На старой вырубке у осинника тропу пробили. Сама видела, будто на свадьбу шли.

Костя потоптался на месте, возразил:

- Со свадьбой рановато. Это у них в конце февраля, в начале марта бывает.

- Смотри, тебе виднее, - уже успокоившись, сказала Наташа. - Желаю удачи. Только смотри, как бы нос тебе не отгрызли. - И, вскинув на плечо лыжи, пошла к дому. Она была довольна, что сумела уязвить горделивого охотника.

2

Костя, сбив у двери с валенок снег, повесил на гвоздь ватник.

Мать участливо спросила:

- Замерз?

- Холодюка... Кровь в жилах мерзнет. - Костя приложил руки к печке. Зима какая-то - не поймешь. То дождь, то метели, а то вдруг заледенеет так - дышать трудно...

- Намутили там, в космосе, вот и капризничает.

Мать, смахнув со стола тряпкой в руку крошки, достала посуду и загремела заслонкой.

- Поешь пока. Небось проголодался за день-то?..

- А ты думала? Потопай-ка целый день на такой стуже.

- Отца-то не встречал?

- А что, нет дома?

- С самого утра ушел и не возвращался. Не напился бы...

- Это ради чего бы? Причин на то никаких нет.

- Было бы желание. У кого, у кого, а у твоего бати всегда луковка во щах...

На крыльце звучно запели половицы.

- Ну вот и пришел - с усмешкой заметил Костя. - Куда ему деться?

Шевлюгин тяжело перешагнул высокий порог, бросил на лавку рукавицы. От покрытого инеем полушубка пахнуло горьким запахом табачного дыма.

Он неторопливо разделся. Одернул рубаху, присел за стол.

Костя искоса посмотрел на него:

- Как же ты сегодня трезвый?

Скуластое, с узкими, монгольскими глазами лицо Шевлюгина перекосилось в злой усмешке:

- Ну ты, заячий радетель! Тебе помолчать бы. Ты лучше бы капканы приготовил. Да поутречку в лес... Понял, что сказал тебе?

- Понял.

- Вот то-то... А ты, мать, давай-ка мне что-нибудь там пожевать. Проголодался, как пес бездомный.

- А кто тебя от дома гонит? - проворчала Марфа. - По целым дням невесть где шатаешься.

- Дела, мать, дела. Волка ноги кормят. Так и тут. Вода под лежачий камень не течет.

После ужина, не одеваясь, Костя выскочил в сени, принес зубастые капканы.

Шевлюгин повертел их в руках и, удовлетворенно крякнув, пошел в спальню.

3

Еще все спали, а Костя был уже в лесу. На пути зыбкой стеной вставали молодые осинки. С их отяжелевших крон предутренний ветерок сбивал серебристую пыль, крутил ее между стволов, гнал по белым сугробам. Костя часто останавливался.

Звонкая тишина. Скажи слово - и оно сломается, зазвенит, как разбитый хрусталь... А вокруг в разные стороны разбегались большие и маленькие следы - все это оставила ночь.

Будто по книжке, читал Костя проделки зверей. Вот у сломанной ветром осинки собрались на пир зайцы, но, почуяв лису, разбежались. Белка спрыгнула с дерева на снежную замять, чтобы вскочить на соседнюю елку и полакомиться там шишками. У чертополоха снег мелкой строчкой прострочила ласка. Поймав полевку, она нырнула в сугроб, под корни разбитого грозой дуба.