Листопад - Николай Лохматов

Трепетный огонек пронесся с востока на запад и канул в беспредельную пучину вселенной.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Под лай пестрой ушастой дворняги к дому Буравлева подкатили сани. Из них по-медвежьи вывалился человек: коренастый, в опушенном инеем овчинном тулупе. Один рукав у него болтался - он был пустой. Приезжий бросил охапку сена лошади, взял из розвальней ружье и тяжеловато стал подниматься по ступенькам крыльца.

Увидев Дымарева, Буравлев развел руками:

- Вот это гость! Не ожидал!.. Какими судьбами?

- Решил проведать. Не виделись, кажись, лет тридцать, а то и более... Прошлый раз было не до разговоров.

Дымарев повесил на гвоздь у дверей одежду, шагнул в столовую. Заметив на кухне Наташу, он с особым значением посмотрел на Буравлева и, как бы между прочим, спросил:

- А ты, оказывается, не одинок?

- Как же, с дочкой вот... - сбивчиво пояснил тот. - Один выходил. Мать померла, когда ей еще и двух лет не было. - И, чтобы подавить в себе волнение, крикнул: - А ну-ка, Сорока-Белобока, встречай гостя дорогого!.. Ставь самовар. С дороги, может быть, что и покрепче...

К гостю Наташа вышла в плиссированной черной юбке и белой нейлоновой кофточке, что, несомненно, красило ее.

- Хороша!.. Писаная красавица, - разглядывал ее Дымарев. - Глаза-то твои, Серега. Такие ж синие. А вот лицом, знать, в мамашу пошла.

Наташа, застеснявшись, поспешно вышла на кухню, загремела там посудой.

- Ружьишко прихватил. Небось белками балуешься? - улыбнулся Буравлев.

- Есть охотничья привычка. Куда еду - всегда беру. В повозке оно не тяжесть. А как ни говори, где заяц, а где и белочка...

- Пока хозяйка готовит, пойдем посидим у меня, - предложил Буравлев. - Там и потолкуем.

Они прошли в кабинет. Буравлев пододвинул гостю кресло. Дымарев стал внимательно разглядывать расставленные по шкафам чучела птиц. Старый токовик распушил крылья и готов был в любую минуту кинуться в драку. Наклонив вниз голову, высматривал добычу голубой поползень. Неподалеку, вцепившись в шишку, застыл красногрудый клест-еловик... На шкафу у самого потолка притаился глазастый филин.

- Твоя работа? - Дымарев кивнул на "разбушевавшегося" косача.

- Баловался когда-то, - с оттенком грусти отозвался Буравлев. - Много покрушил их за свою жизнь. Теперь жалеть стал. Видать, Андрюха, старею. Да и что говорить. Полсотни отстукало, а теперь и до конца недалеко.

Дымарев шершавой ладонью потер широкий, квадратный лоб.

- Проскочило наше времечко, Серега, - в тон ответил он. - И не на вороных, а на космическом корабле. Не заметили, как и молодость прошла. А была ли она у нас? То война, будь она трижды проклята. Потом другие заботы навалились. Одно радует: все же не зря живем на земле. Воевали честно, как полагается русскому солдату. Работали - не ленились. Да и сами кое-чего достигли. Помнишь, о чем мы тогда мечтали? Ты спал и видел себя лесничим. А я всю свою жизнь по крестьянским делам болел... Анекдот...

- Верно, добились, - согласился Буравлев. - А чего стоило?! Только человек может вынести это на своих плечах.

- Просто так, Серега, ничего не дается. Во всяком деле попотеть надо. Чирий и тот даром не вскакивает, а сначала простыть треба... Анекдот...

Буравлев задумался. Притих и Дымарев. В кабинете стало тоскливо.

Вошла Наташа:

- Проходите в столовую. Все готово.

Дымарев дернул рысьими бровями, поднялся.

- От приглашения никогда не отказываюсь, - пошутил он. - Живу по дедовскому правилу: дают - беру, а не дают - тоже не обижаюсь...

Буравлев похлопал по коленке ладонью и продолжил начатый разговор:

- Люди вроде искали покоя. А мы? Как что - в драчку.

- Зато веселье-то какое!.. О скуке все давно забыли.

Дымарев, усевшись за стол, быстрым взглядом окинул яства и, увидев между тарелками бутылку коньяку, произнес:

- Ого!.. Да вы, вижу, не из простых. Мы тут привыкли к "сучку".

- Плохо хлеб растите, не хватает на хмельное. Вот и поим вас своим изделием. Так что и вы перед нами в долгу.

- С хлебом у нас и правда худо. Сколько лет относились к земле, словно мачеха к нелюбимой падчерице. Рожь сеяли по ржи. Картошка сажалась на одном и том же поле. Зябь как поднимали?!

- Вы же на земле живете, с кого спрос, разве не с вас? - разливая по рюмкам коньяк, спросил Буравлев. - Хозяева называетесь...

Дымарев взял рюмку, поднес ее к лампе. Прозрачная жидкость отливала золотистым цветом.

- Когда-то его пили только князья да разные там графы, - раздумчиво произнес он. - А теперь вот мужик пьет. Анекдот... А что? Время, стало быть, другое.

Дымарев, волнуясь, усердно жевал крупно нарезанные куски сала с квашеной капустой. Рысьи брови его дергались, будто он на кого-то сердился.

- Острый, черт! Как бритва... И поди ты, терпели его князья, пили? Анекдот...

- Как же думаете пребывать дальше? - взгляд Буравлева испытующе уставился на гостя. - Сама-то земля не подобреет.

- Знаем. Толку что?.. Нет у нас ни торфяников, ни прудов, чтобы вычерпать да вывезти на поля. Ходили к вашему Маковееву, просили разрешения на очистку какого-нибудь болота поближе. Отказал. Говорит, осушать будет и обсаживать деревьями.

- Ты вот что, - положил ему на плечо руку Буравлев. - Сходи к дорожникам и попроси у них экскаватор. Если дадут, гони тогда его к Черному озеру. На вывозку перегноя брось весь транспорт. До весны еще многое можно сделать. Дошло?

Дымарев недоверчиво посмотрел на друга.

- А как же Маковеев? - в голосе его прозвучала тревога.

- На этот раз постараемся обойтись без него. Семь бед - один ответ. Зато озеро приведем в порядок. И тебе поможем. По рукам, Андрюха! Только не зевай!..

- Так быстро договорились. Правду говорят, не имей сто рублей, а имей одного такого друга, Сергей...

- Ну уж ладно...

2

Лесничество Дымарев покидал поздно. Ночь набирала силу, дышала пронизывающе морозом. Звезды были крупными и яркими, словно натерли их жестким сыпучим снегом. За верхушками деревьев пряталась золотистая круглая луна. Похожа она была на большую птицу с подвернутой под крыло головой.

- Крепко припекает цыганское солнце, - кивнув на луну, заметил Буравлев. Он отвязал вожжи, бросил их Дымареву, а сам уселся в задке.

- Провожу тебя до повертки.

Продрогшая лошадь взяла с места в карьер. Дорога была накатанной, тускло поблескивала при лунном освещении. Сани вроде бы и не прикасались к ней, а будто мчались по воздуху. Поселок остался позади. Буравлев потер варежкой щеки, поплотнее запахнул полушубок.

- Аж за сердце берет, - пожаловался он. - Помню, такая же холодюка была в первый год войны. Мы тогда только что освободили Калугу. Отдохнуть бы, а тут фриц снова пошел в наступление. Прижали мы их к земле у Яченки подняться не даем. Наутро глянули, а они все, как один, в ледышку превратились.

Дымареву не терпелось кое-что выведать у друга. Он украдкой покосился на сидящего позади Буравлева и как бы случайно спросил:

- Скажи, Серега, трудно без жены?

- Да ничего особого. Живу. Да и не один я. Видел - дочка у меня...

Сани, ударившись о край колеи, накренились. Буравлев не удержался вместе с подстилкой вылетел в сугроб. Лошадь подхватила и понесла под гору, к белеющей за кустами Оке.

- Держи правей, Андрюха! В полынью угодишь! - кричал Буравлев.

Сани выкатились на заснеженное русло реки. Дымарев стоял в санях и махал шапкой.

- Езжай! Я уж пойду, - и Буравлев тоже помахал ему рукавицей.

Домой возвращался тропинкой, через Красный бор. По ней рукой было подать до лесничества. Из головы Буравлева не выходила Катя. Так Андрей и не сказал о ней ни слова... Живут. Детей нарожали... Вот она, любовь-то... Занозой сидит в его сердце...

Буравлев не заметил, как вышел к усадьбе егеря, и хотел было взять в сторону, когда распахнулась калитка и навстречу ему шагнула невысокая женщина в овчинной шубе. За спиной горбился набитый мешок. По тому, как торопилась она, можно было судить, что груз не отягощая плеч.

Увидев впереди себя незнакомца, женщина свернула с тропы и тут же скрылась в густом ельнике.

- Эй, куда ты? - окликнул ее Буравлев. - Не бойся, не трону!

Но ему никто не отозвался. Он еще некоторое время стоял, прислушиваясь к тихому шепоту леса. "Знать, по целине пошла, глупая", решил он и зашагал к дороге.

От зарослей отделилась приземистая темная фигура женщины. Утопая по колено в снегу, выбралась на тропинку и заспешила к бору.

3

Чутко спали замшелые елки. Из сугробов торчали черные стволы. В лунном сиянии битым стеклом бисерились поляны. Пустынно в лесу. От легкого ветерка порой позванивали стылые ветки берез. Но вот где-то хрустнул снежок. За ним еще и еще... Из-за раскрыленного ельника высунулась острая морда Корноухого. Повертев головой, зверь вышел на прогалину. За ним цепочкой потянулась вся стая.

Волки по брюхо утопали в снежной целине. Корноухий то и дело вскидывал голову. В морозной тишине монотонно шумели сосны. Где-то в чащобе спросонья вскрикнул клест, и снова все замерло.