Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

многоженству). После его ухода алхимик Пополани подходит к Булотте и предлагает ей «воскреснуть». Он обманул своего господина — дал Булотте не яд, а снотворное. Восстав «из мертвых», Булотта горько упрекает алхимика в бесчеловечности: «На вашей совести пять женщин!» «Какой такой совести? — возмущается алхимик. — Все живы-здоровы. Я их давно прячу. Выходите, милашки!» И пять красоток выходят и вместе с Булоттой и алхимиком откалывают замечательный канкан.

Смело можно отнести эту сцену к лучшим достижениям опереточного театра. Это уже не глумливый циничный канкан «Орфея в аду», это по-настоящему торжество гедонизма, наслаждение жизнью.

Досужие историки сообщают нам, что рыцарь вовсе не был уродом, синяя борода у него не от рождения. Попросту в те времена было модным для мужчин окрашивать свои бороды в немыслимые цвета. Мужчина с зеленой бородой — это выглядело фешенебельно. В оперетте Оффенбаха к месту был бы другой цвет: розовый. Цвет весны и лукавства.

В 1866 году появилась «Парижская жизнь».

Трудно переоценить значение этой на первый взгляд сумбурной оперетты. Прежде всего это оперетта на современную тему, первая в мире оперетта подобного типа. Все, что было создано в дальнейшем, вплоть до мюзикла Хэмлиша («Кордебалет»), было продолжением «Парижской жизни». Но у этого произведения есть еще одно, вошедшее в плоть и кровь опереточного жанра отличие: оно рассказывает о жизни в Париже. За двести, за сто лет до Оффенбаха Париж помпезных королей и гавота решительно переменился. Можно думать, что толчок дали стремительные ритмы революционных песен 1789―1793 годов. Но не только в изменении ритма была перемена.

И при Людовиках в Париж наезжали англичане, немцы, поляки, итальянцы, даже американцы. Даже русские (царь Петр). Но в XVII веке город на Сене глядел на иностранцев свысока.

В середине XIX — склонившись в поклоне, Париж стал не французским, а космополитическим городом. Иностранцы нужны ему были для выколачивания звонкой монеты. Иностранцы нуждались в приманках.

Забавно, что одной из таких приманок стал «Буфф Паризьен». И, словно подтрунивая над самим собой, директор его создал шумливое произведение об иностранцах в Париже.

«Парижская жизнь» — доподлинно парижская оперетта. Фабулу ее не назовешь иначе, как дерзкой. Уже первый акт точен по выбору места действия: вокзал. Здесь герои оперетты — типичные представители не столько «золотой», сколько «позолоченной» молодежи, виконт Рауль де Гардефе и его приятель Бобине, — видят приехавшую из Швеции чету: барона и баронессу фон Гондремарк. Виконт мигом влюбляется в красивую даму (нет, это не Парис и Елена, это «танец мухи») и, предлагая шведам поместить их в отель, привозит в свой особняк. (Фабула эта, несомненно, навеяна поставленной в 1862 году оперой-буфф «Путешествие господ Дюнананов, отца и сына»: там глупым провинциалам плуты выдают Париж за Венецию.) Чванливый барон и его дама хотят ближе познакомиться с парижским высшим светом. Гардефе и его приятель выдают слуг, сапожников, модисток, прачку, белошвейку, трех племянниц дворника за представителей парижской знати. Здесь нет уже никакого «травестирования». Сорвана маска не только с бомонда, но и с демимонда; все они, как говорит героиня рассказа Мопассана, «на одно лицо».

Фабулу можно было бы назвать, скорее, водевильной (вспомним «Соломенную шляпку» Лабиша!), если бы не изумительная музыка Жака Оффенбаха. На крыльях поразительных галопов, рондо, вальсов несется взрывающий тебя, как если бы враз вылетели пробки из тысячи бутылок шампанского, поток мелодий. Отметим мимоходом, что горничные, прачки, сапожники изображены с симпатией, менее карикатурно, чем богатые иностранцы: шведы и бразилец.

Немалое количество историков, критиков (Кракауэр, Янковский, Шнейдерайт),[15] [16] зачастую хмуря брови, полагают, что главная цель искусства оперетты — прославление «парижского образа жизни».

Возразить на первый взгляд трудно. Не только в «Парижской жизни» налицо — восхищение городом, в котором «все кружится и танцует». Много лет спустя, в 1910 году, в оперетте Жана Жильбера «Добродетельная Сусанна» лейтмотив связан со словами о «парижском воздухе и аромате». Годом позже это повторил Легар в «Еве». Восхваляли Париж и «Веселая вдова», и «Максимисты», и «Король веселится», и «Баядера». Даже через столетие после Оффенбаха та же тема, то же обращение к «упоительному Парижу» — в «Американце в Париже», в «Жижи» и в «Нежной Ирме».

Несколько странной представляется эта приверженность к столице Франции на протяжении века. Нет сомнения, Париж Наполеона III не был полностью повторен в годы президента Фальера и тем более в эпоху де Голля. Даже цвет города изменился. Но незатейливый припев: «Sous les toits de Paris» — докатился до наших дней. С достаточной силой он прозвучал в годы перед второй мировой войной, когда Мистангет распевала: «Париж, царица мира», а Шевалье — «Я люблю тебя, Париж».

Человечеству есть за что любить Париж. Это если не первая, то вторая родина человека, о котором настоящая книга, и уж наверное — родина жанра, о котором она написана. Незачем напоминать, что с Парижем связаны имена великих поэтов, художников, ученых, музыкантов. Не только французские провинциалы стремились в центр страны, в нем жили, его любили, нередко осуждая, Тургенев и Гейне, Лист и Шопен, Маркс и Ленин. Париж — символ Революции и в далеком и в не очень далеком прошлом. Париж славен не только Елисейскими полями, в нем — знакомые всему миру рабочие цитадели Менильмонтан и Бельвиль.

Оперетта не эти кварталы облюбовала. Ее адрес — «злачный» Париж, средоточие увеселительных заведений. Достойно удивления, но названия «Максим», «Мулен Руж», «Фоли-Бержер» стали нарицательными. Легко объяснить это, обращаясь к не слишком глубокомысленным социологическим рассуждениям. Но не всегда такое обращение выручает. Сойдемся на том, что творцы оперетт — явно буржуазного происхождения, а для буржуазии Париж — идеал свободной от размышлений (в том числе и политических), веселой жизни.

Все так, и все-таки…

Парижу — в период между Оффенбахом и Легаром — во многом посвятил свое творчество Эмиль Золя. Из двадцати романов его эпопеи десять связано с Парижем. Один из романов другой серии так и назван: «Париж». Золя был натуралистом, столицу Франции он не прославлял в рекламных целях, а изображал подчас безжалостно. Самый блестящий из его романов — «Западня» — описание полного распада человека в буржуазном мире. Автор показывает, что под красочной оболочкой города — самая ужасная грязь. Недаром лучшая сцена романа происходит в наполненной клубами пара прачечной. Еще дальше пошел роман о дочери героини «Западни», о Нана, — здесь парижская жизнь попросту омерзительна, и роман символически заканчивается тем, что солдаты идут на фронт умирать за империю, а «звезда полусвета» умирает, буквально заживо сгнивая.

Только стоит, пожалуй, помнить, что достаточно далекий от