Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

сведения сохранились, трактатов нет. Хорошо знавший актрису Анри Мельяк писал, что она пленяет больше всего улыбкой и голосом. «Когда мадемуазель говорит „да“, вы не убеждены, говорит ли она правду, когда говорит „нет“, вы преисполняетесь надежды».

Самые прекрасные женщины истории — Габриэль д’Эстре, Фанни Эйслер, Натали Пушкина (укажем попутно, как «звезды кино» — Лилиан Гиш, Грета Гарбо, Вивьен Ли) — прельщали вовсе не «своими бурными страстями». Лирические вершины поэзии Пушкина, Тютчева, Гейне, Блока связаны с женскими образами. Далеко не всегда это «беззаконные кометы», очень часто они — идеал женственности, прекрасные дамы, божественнее шекспировской Розалинды.

Но Прекрасная Дама порой таила в себе «незнакомку», даже падшую женщину (Настасья Филипповна, Катюша Маслова). Розалинда была до предела весела и смела в речах: она говорит избраннику, что согласна взять в мужья еще двадцать таких, как он, потому что не может быть слишком много хорошего.

Неисчислимы подвиды лиризма — от щемящего рассказа о несостоявшемся счастье в «Даме с собачкой» до финальной сцены в «Тихом Доне».

Три эти элемента — сатира, эротика, лиризм — пришли от народа. Сатира долгое время была составной частью лирики (в отличие от эпоса, хотя и эпос дал нам образцы лиризма — прощание Гектора с Андромахой, плач Ярославны). О пламенно-любовной линии и говорить нечего: прямое детище лирики.

Пожалуй, никогда за три тысячелетия не найти было такого тесного сплава всех трех элементов, какой означил приход оперетты. Без лиризма сатира осталась бы публицистикой, по существу, односторонней (при всех достижениях мольеровской драмы). Эротизм выродился бы в восхваление чувственности, отставив в сторону чувство. Внесение лиризма изменило характер двух других составных частей — обострило сатиру, облагородило эротику.

Но лиризм «оффенбахиад» — не просто лиризм, тот, что дал нам гениальные стихи Пушкина или стихотворения в прозе Тургенева. В сочетании с двумя другими элементами оперетты лирика сделалась отличной от только чувствительного лиризма опер Гретри. Новое время, время огромных перемен, небывало убыстрившихся ритмов, социальных и психологических потрясений требовало других звучаний. Именно звучаний.

Древний лиризм родился из музыки. Музыка неотъемлема от него, даже тогда, когда это не пение. Но особенной силы достиг лиризм, соединенный с насмешкой и упоением, когда он получил выражение в музыке.

Жанен и Михайловский видели в оперетте Оффенбаха только одну сторону — издевку. Автор «Карьеры Ругонов» — главным образом другое — безудержное сластолюбие. Впору было бы определить как главный элемент в творчестве Оффенбаха лиризм. Так ведь в этом-то и состоит гениальное открытие композитора: все три элемента спаяны, составлены в одно, умножают силу своего воздействия именно в смешении, в слиянии.

Глава шестая. Парижская жизнь

Вдруг среди нас внезапно выскочил, точно чертик из ящика, — а его ящичек звался Театр «Буфф» — маленький человечек, сухой, нервный, странного вида, с морщинистым лицом, магнетическим взглядом, с угловатыми и в то же время повелительными жестами, с колюче-иронической улыбкой на тонких губах. Он заявил резко: «Я — Оффенбах». Откуда он взялся? Его почти не знали.

Жюль Кларетти

В этом интересном высказывании писателя Жюля Кларетти следует счесть несправедливым слова: «внезапно» и «его почти не знали». В 1855 году, в день открытия театра «Буфф Паризьен», Жаку Оффенбаху было тридцать шесть лет. Уже пятнадцать лет он работал в театрах, выступал в концертах, даже ездил на гастроли в Англию и вдруг — «не знали» (правда, Кларетти добавляет «почти»).

Биографии многих и многих художников часто вступают в противоречие с их творчеством. Автор нашумевших скандальных романов, вокруг которых кипели страсти, Эмиль Золя, почти всю жизнь прожил размеренно, скажем даже, наподобие обывателя.

Биография автора «Орфея в аду» не менее причудлива, чем его творения. Именно поэтому его биографы необычайно подробно передают все перипетии его жизни, рассказывают о всех чертах его личности, сообщают множество анекдотов. И это естественно: творчество композитора во многом объяснялось его характером, взлетами и падениями, выпавшими на его долю.

Наиболее поражает всех биографов тот факт, что создатель самых беспардонных, насквозь парижских оперетт родился 20 июня 1819 года в величественном, чинном немецком городе Кёльне, в семье бедного служителя иудейской религии.

Его отец — Исаак Иуда Эберст — был выходцем из маленького города Оффенбах-на-Майне, все его звали «Эберст из Оффенбаха», а позже — просто «Оффенбах». Исаак Эберст был чрезвычайно беден, трудолюбив и плодовит: семь дочерей, трое сыновей. Отец семейства не чурался никакой работы: был кантором в синагоге, давал уроки музыки, сочинял стихи и песни и даже выпускал учебники закона божьего для детей.

В доме Эберстов музыка была в почете, и один из младших детей, Якоб, рано начал проявлять талант в этой области. Вундеркинд — явление весьма нередкое в биографиях музыкантов. К семи годам он прекрасно играл на скрипке, в десять научился, против воли родителей, играть на виолончели (родители боялись, что этот инструмент слишком велик для слабого здоровьем виртуоза). С годами стало ясно, что четырнадцатилетнему Якобу в Кёльне нечему больше учиться. Отец отвез его в Париж, вряд ли предвидя, что именно Париж станет доминантой в жизни и творчестве его сына. В начале 30-х годов XIX века ни Германия, ни Италия не были музыкальным центром, пальма первенства незаметно перешла к столице Франции; правда, ведущую роль играли композиторы из Италии.

Юному музыканту повезло. Хотя иноземцев в Парижскую консерваторию не допускали, маститый директор Луиджи Керубини сделал для Якоба исключение (Листа он не принял). Так вторично родился уже не Якоб, а Жак Оффенбах.

Это действительно было второе рождение. В Кёльне, в семье, мальчик был под строгим надзором (хотя его выделяли и сносили его шалости). В Париже никакого контроля не было. Живший одно время с ним старший брат потом уехал. Подросток, переходивший в категорию юношей, был предоставлен самому себе.

Шел 1834 год. За четыре года до этого парижане свергли ненавистного им последнего Бурбона. Трон занял, как считалось, близкий народу, добродушный Луи-Филипп; родом он был из семьи Орлеанов, и отец его принимал участие в буржуазной революции 1789 года, даже стал называться «гражданином Эгалите» (Равенство).

Жизнь в Париже, во всей Франции, казалось бы, радикально преобразилась. Все были веселы, прославляли свободу, пели песни; это быстро стало кажущимся. Уже в 1832 году полиция так же исправно расстреливала бунтующих студентов и рабочую молодежь, как и раньше, при Карле X.

Вряд ли сознавал новоиспеченный парижанин Жак политический и экономический смысл творившегося вокруг него. Только не забудем, что и политика и экономика находятся вовсе