Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

не в примитивной, а в очень сложной связи с развитием литературы и искусства. И все же вопреки арестам и насилию, а возможно и благодаря им, это был день вольнолюбивых романтиков, день песни, день гремевшей повсюду музыки.

Юноша Оффенбах нырнул в это звучащее море. Мог утонуть, как было со многими, но не так уж прост был сын кёльнского кантора.

Вероятно, в юности он был не то что просто некрасив, он был комичен по внешности; в этом характеристика, данная Кларетти, справедлива. Внешний облик Оффенбаха не только хороший повод для карикатуры: будущий автор «Прекрасной Елены» был карикатурнее всех карикатур на него. Тем не менее он умудрился жениться на девушке из богатой семьи, Эрминии д’Алькен, горячо полюбившей его, ставшей для него долголетней и терпеливой подругой.

Даже обзаведясь семьей, двадцатипятилетний Жак Оффенбах метался с места на место, из одного оркестра в другой, из театра в театр, а большей частью давал концерты на виолончели самолично, и — боже, что это были за концерты! Он умел извлекать из своего инструмента звуки духовых, задолго до Римского-Корсакова имитировал полет шмеля, так же как храп обывателя и кошачий визг. Нельзя утверждать, что уже в то время существовал в цирке жанр музыкальных эксцентриков, но в конце века он стал широко известным. Думается, что не унизит создателя «танца мухи» определение: он был самым доподлинным музыкальным эксцентриком. Только он поднял эстрадный номер до положения высокого искусства, был и в жизни и в творчестве воплощением музыки и эксцентризма, скажем смело, в философском значении этого слова.

Эксцентризм принято считать принадлежностью балагана, уделом не слишком интересных клоунов. Это совершенно не соответствует истине. Эксцентризм, то есть ви́дение жизни, людей, нравов в совершенно неожиданном ракурсе, идет из глубины веков, может быть, даже из самых древних религиозных культов. Эксцентричны по-своему и Аристофан, и Рабле, и Свифт, и Вольтер. По существу, эксцентризм идет от народа. Абсурд, нелепость — в основе многих поговорок, сказок, лубков, народного театра.

Весьма в почете обычай связывать творчество того или иного художника с его национальностью, с его народом. Так, в музыке Листа несомненно живительное влияние венгерской народной традиции.

Какой могла быть традиция Оффенбаха, родившегося в Германии, с детства погруженного в мир синагогальной музыки? Не станем утверждать, что все это осталось в памяти: молитвенные рулады, а нередко и завывания, неожиданные по брызжущему веселью мелодии национальных плясок. Рискнем предположить: странным образом перекликнулись возгласы «Э-во-э» в опереттах о Греции и причитания на амвоне; знаменитые галопы и свадебные танцы в богатых еврейских домах. Несомненно, навсегда запомнил маленький скрипач и виолончелист великолепные творения классиков, музыку которых играл.

В Париже 30-х и 40-х годов Оффенбах нашел другой, позволим себе утверждать, народный эпос. Слегка уточним: простонародный. Именно в эту пору музыка заняла господствующее положение в столице Франции. Она царит уже не только в залах «Гранд-Опера», «Опера Комик», в симфонических концертах.

Был у нее и другой адрес. Появились кафе с небольшими оркестриками, с непереступавшими порога консерватории певцами; эти заведения называли «кафе-консэр», «кафе-шантан» (еще ничего зазорного в этом наименовании не было). Музыка царила и на улицах. Уличные певцы и певицы характерны были для города за век, даже за два раньше, но в середине XIX века явление это стало всеобщим. Наконец, размножились предназначенные для танцев и свиданий увеселительные сады. Если добавить, что неимоверно большим стало количество крохотных театров на всех окраинах Парижа, театров, возникавших с легкостью мыльных пузырей и так же быстро лопавшихся, тезис о мощной стихии парижской уличной музыки станет понятным. В музыке этой можно было проследить несколько потоков: все было проще, бесхитростнее, чем в «Гранд-Опера» или «Опера Комик», но зато все шло от сердца, от чувства, все живо принималось слушателями — насмешливый куплет, головокружительный танец, чувствительная песенка.

Может быть, молодой Жак Оффенбах не знал имен сменявших один другого министров, может быть, его не слишком интересовало поведение николаевской России или султанской Турции, но он наверняка знал сотни парижских мелодий, беспокойный характер увлекал его на улицы, в театрики, в сады даже тогда, когда он стал семьянином. Оффенбах очень рано начал сочинять. В своих воспоминаниях он признается, что даже в раннем детстве сочинять музыку для него было более интересным, чем играть на скрипке.

О множестве композиторов читаешь: «Творил даже во сне». Ничего не поделаешь — это относится и к Оффенбаху не меньше, а даже больше, чем ко многим другим. Он сочинял музыку упорно и непрестанно, даже тогда, когда не сочинял ее. Известно, что человеческий организм состоит на девять десятых из воды. Оффенбах состоял не только из мотивов, он больше, чем кто-либо, состоял из нервов. Это была в высшей степени нервная личность. Понятие покоя ему было противопоказано. Просто невозможно было даже в сутолоке Парижа не заметить такого оригинального человека. Конечно, Кларетти не прав: об Оффенбахе в 1850 году знало большое количество людей искусства, все-таки он был известен по концертам, был дирижером прославленной «Комеди Франсэз».

В начале 50-х годов в числе не то чтобы маленьких, а попросту микроскопических театриков на Монмартре рождается нелепый театр, часто менявший название; наиболее известно «Фоли Драматик» (Folies в переводе — безумство, дурачество). Это была в полном смысле слова обитель дурачеств. Создал ее человек с не менее странной биографией, чем у Оффенбаха, с характером, может быть, более добродушным, но столь же эксцентрическим, Флоримон Эрве. В «Фоли Драматик» он сам сочинял пьески (до невозможности куцые пьески), сам писал музыку, сам вместе с двумя-тремя приятелями играл.

Сразу оценив достоинство такого театра, Оффенбах принес Эрве либретто и музыку пародийной оперы совершенно в духе «Фоли Драматик»; ее название было «Ой-ай-ай, или Королева острова». В подзаголовке стояло: «Музыкальный каннибализм». Ой-ай-ай — имя королевы маленького острова, куда попадает спасшийся после кораблекрушения контрабасист со своим инструментом. Он старается прельстить королеву своей игрой, но замечает, что любовные взгляды, которые она на него бросает, связаны с ее аппетитом. Спасается он, превратив контрабас в лодку.

Эрве с удовольствием принял пьесу и сам — большой, усатый — играл основную женскую роль.

Однако Оффенбах не удовлетворился ролью поставщика музыкальных пародий. Он твердо решил открыть свой театр, нашел компаньонов, нескольких актеров, и театр, чье название, в отличие от многих других, навсегда вошло в историю оперетты — «Буфф Паризьен», — 5 июля 1855 года родился. Маленький театрик, казалось, был обречен на короткое существование. Помещение близ Елисейских полей было весьма неприспособленным; для театра, называвшегося музыкальным, было очень мало мест. В оркестре