Предчувствие - Анатолий Владимирович Рясов

Сперва нашему герою, конечно же, покажется удивительным, что люди способны вот так вот собраться для того, чтобы в течение нескольких часов внимать стихам, но загадка быстро разрешится: слушать поэтические завывания не станет почти никто, если не считать нескольких полусидящих прямо у сцены субъектов с размякшими взглядами. Лишь толкущиеся у барной стойки бестолково-крикливые девицы, позвякивая дрянными клипсами, поддержат выступление бородатого верзилы поганым, растреснутым смехом. Прысканье будет перепрыгивать изо рта в рот, как вирусный мячик, рефлекторно пасуемый игруньями друг другу. (Действительно необычная деталь: никто из дам не засмеется одновременно.) Основное же внимание зала будет сосредоточено не на версификации, а на своеобразном мастер-классе памфлетиста Германа Колоскова, который в этот момент обнародует рецепт коктейля «Свобода». В разных пропорциях смешав напитки разной крепости, Колосков под ритмичные хлопки и улюлюканья коллег, как один горланящих «Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!», опустошит первую чарку. Тем временем Грета и Петр подсядут за один из столиков, и наш герой будет представлен Шакуршинову (возможно, он даже узнает красную физиономию маститого критика, мельком увиденную ранее во время прогулки по городу, но, впрочем, эти домыслы ни к чему).

– Да-да, Греточка, как же не помнить, подающий надежды поэт-неофутурист, – глуховатым полуголосом отчеканит Евгений эту, скажем прямо, не слишком лестную для автора характеристику.

– Я совсем не уверен, что в будущем напишу нечто похожее на прочитанные вами тексты, – зачем-то вымямлит Петр.

– Отчего же? А что тогда в ваших ближайших планах? – просопит Шакуршинов.

– Ближайших?.. Сложно сказать. В далеких, наверное, – роман, – заикнется Алексеев.

– Роман?! Столь архаичный жанр?! Перестаньте думать об этом, бросьте, век романов давно позади, к тому же это совсем не ваше, да подобное ребячество и не нужно сейчас никому, никто и рассказа уже до конца не дочитает, такое уж время нынче, пора афоризмов и моностиха. – Сиплый голос поэта-критика смешается с выпускаемым изо рта дымом. Да, он станет курить одну сигарету за другой, так что нельзя будет толком зафиксировать момент смены куцего бычка на новую, идеально ровную белую палочку с ярко-оранжевым фильтром, словно ее обладатель превратится в многократно проигрываемое видеоизображение, и совершенство повторения будет нарушать только его неустанная болтовня.

– Повторить пиво? – поинтересуется у Шакуршинова целовальник, а затем, получив согласие, обратится к подсевшим за столик: – Вы что-нибудь закажете?

Грета попросит еду и пиво, и как раз в этот момент за столиком появится Стрекуло[19]:

– Я прямо-таки во-о-о-о-душевлен! – Он словно нанижет многочисленные «о» на спицу своего писклявого голоса.

– Редкий случай! А о чем речь? – откинувшись на спинку стула, поинтересуется Евгений.

– О поэтическом блоке, конечно, о чем же еще? Козлатова и Сусликян согласны прислать свои подборки! – Борислав в самом деле захлебнется радостью (а Петра удивит эта школьная привычка называть друг друга по фамилиям). – У Козлатовой цикл верлибров. А ты знаком с Сусликян?

– Ну, Сусликян – сука известная, – уклонится от ответа Евгений.

– Не скажи, – скажет Стрекуло, продемонстрировав владение тактикой двусмысленности, которая, посмеем надеяться, не укроется и от наиболее проницательного читателя.

– Нечего тут стесняться, вот так я скажу, – скажет Шакуршинов.

– Интересно, что она про тебя скажет, – скажет Стрекуло. (Не надо придавать этой перебранке большого значения, ее не хватит и на десяток реплик.)

– Не бери себе на ум, что Аввакум скажет наобум, – скажет Шакуршинов (несмотря ни на что).

– Лучше недосказать, чем пересказать, – скажет Стрекуло.

– Скажешь курице, а она – всей улице, – скажет Шакуршинов.

– И тем не менее стихи Сусликян хорошо впишутся в наш блок[20], – пропищит Борислав, наконец прервав нелепую пикировку.

– Кстати сказать, вот перед тобой еще один потенциальный участник блока: поэт-неофутурист Петр Алексеев, – словно чеканя фразы диктанта, отрекомендует нашего героя Шакуршинов, по-видимому не без намека на то, что указанный титул неофутуриста окончателен и не подлежит обжалованию. Между тем Петр уже начнет испытывать бессознательную неприязнь к прежде высоко чтимому им футуризму (даже без неоприставки).

– Ничего себе, вот так запросто опубликоваться в «Гуманитарной прагматике»! – с трогательной улыбкой на устах торжественно прошепчет Грета. (Петру пока неизвестно, что поэтический раздел указанного журнала прочтут только включенные в него авторы – и это в самом лучшем случае.)

– Хм, Петр Алексеев… Небезынтересно! Псевдоним, намекающий на Кожуховский поход царя? Или как бы отсылка к революционеру? Или, напротив, игра древнегреческими символами? – Умники примутся щеголять эрудицией и остроумием.

– Нет, это настоящее имя, – прозвучит виноватая реплика.

– Ой, шутник, шутник! – Взвизг Борислава будет удивительно похож на глиссандо духовых почти так же сильно, как одна капля воды на другую. – Кстати, Козлатова сегодня прочтет несколько текстов.

– Во сколько? – выкажет внезапный интерес Евгений.

– Пока неизвестно, наверное ближе к концу программы, расписание не совсем точное, – аккуратно протрескает Стрекуло.

Между тем сквозь стену всеобщего рыганья и хрипа внезапно расслышится голос ведущего. Это будет довольно любопытный тип, заслуживающий нескольких слов. Прежде чем дать ему произнести речь, давайте задержимся ненадолго на его внешнем виде. Открыватель талантов будет улыбаться так приторно, что невольно вспомнятся шаржированные мерзавцы из телесериалов. Галстух и тросточка, по-видимому символизирующие дендизм, будут не слишком удачно сочетаться со сверкающими пряжками красных подтяжек, делая оратора похожим на потерявшего цилиндр фокусника. В свою очередь, жеманность тона оттенит суета пронырливых глаз, немилосердно выдающих заправского хапугу и рвача. А набриолиненные волосы, подстриженная козлиная бородка и вычурность жестов лишь выпятят безжизненность его слов: полунаучные фразы этот пентюх будет чередовать с нелепыми трюизмами. Итак, взмахнув головой, выпятится:

– Хочу представить вам поэта Бориса Небова… Как отрекомендовать его стихи?.. Поверьте, это непростая задача. Начну с аллегории. Чтобы построить дом, понадобятся прежде всего фундамент, стены и крыша, верно? Так вот, поэзия Небова основана, если позволите, на противоположном утверждении: крыше не нужны стены, более того – стены обойдутся без фундамента, а фундамент, в свою очередь, легко выстоит без земельной опоры. «Дерзко!» – вздрогнете вы. «Лишь на первый взгляд!» – отвечу я. Его строки можно определить как череду метафорических метарифм, обрамляющих сами основания того, что многие из нас, уверен, с охотой назовут авторскими ремарками, окажись мы на территории дуодрамы, но что прикажете делать, когда разговор об альбе?! – здесь оратор, не обращая внимания на нескольких слушателей, недоуменно переглянувшихся на слове «альба», вознесет к низкому потолку свою серебристую тросточку, едва не стукнув о бордовые кирпичи, и этот довольно рискованный, если всмотреться в их искрошившиеся края[21], жест, вероятно, сыграет роль восклицательного знака. – Но довольно интриг, встречайте же Небова!

Возглас конферансье едва ли будет гармонировать с сонливо-равнодушным настроем большей части зала, особенных оваций ждать не придется, не считая реакции гостей, сидящих за ближайшим к сцене столиком, но они зааплодируют исключительно затем, чтобы гарантированно заткнуть оратора взрывом хлопков (давно известный, беспроигрышный ход). В этот момент гарсон принесет нашему герою и его собеседникам пиво (подчеркнуто кислое) и закуски. (Помимо традиционных чесночных гренок, Грета не сумеет удержаться от заказа неуместного десерта – ягодного суфле «Домик»; кстати, болван-целовальник – по слухам, тоже поэт – буквально через секунду после того, как поставит тарелки на стол, поинтересуется, все ли вкусно, литераторы ответят кислым кивком.)

Но вот спустя мгновение на сцене появится худосочный и застенчивый молодчик. Пресловутый стихотворец Небов! В глаза бросятся незастегнутые рукава тщательно заправленной в джинсы (какая мерзкая привычка) розоватой рубашки, виной чему будут вовсе не