Предчувствие - Анатолий Владимирович Рясов

– А что посулит нам эта отвага?

– Проследуем вслед за нею, тогда и узнаем.

– Не надо называть это знанием.

– Не знанием, нет – узнаванием.

– Да, это важная оговорка, рискующая, правда, превратиться в поговорку.

– Вступим же в эту дремлющую бессонницу! Ее тишина стерпит только взмахи ресниц!

– Но почему она так равнодушна к мановениям?

– Вероятно, готова почувствовать их частью себя. Едва ли это можно счесть безразличием. Скорее наоборот.

– Вы скованны?

– Да. Нет. Не смогу ответить.

– Тогда пусть будет не ответ, а что-нибудь еще.

– Поцелуй?

– Воздушный?

– Аккуратнее, для меня это уже вседозволенность.

– Тогда давайте лучше гадать по спинам прохожих.

– Как это?

– Вряд ли сложно, нужно только придумать правила.

– Или постоянно менять их.

– Да, пожалуй, так даже увлекательнее.

Примерно такой будет их встреча. Восхитительное мерцание ее легкого плаща. Неслышные движения. Лукаво-нежный взгляд. Не скроем, все это очарует его. Боязнь несовпадения с действительностью образа, сформированного перепиской, будет шаг за шагом отступать. Вернее, они начнут удаляться от боязни. Или же действительность будет еще решительнее вытеснена реальностью образа. Но не станем торопиться с выводами. Очаровательная спутница нашего героя молода, ей по душе прогулки по набережным, фрукты, стихи и шипящее шампанское. Ее рука покажется невесомой.

– Какой-то изгиб в настроении.

– Вы уверены?

– Нет.

– Тогда это лишь ожидание чего-то непривычного.

– Но разве этого мало?

– Для непривычности – да.

– А для привычки – даже слишком?

– Привычку нужно время от времени будоражить.

– Последнее время я только этим и занят. (К тому же в этом слове никак не перестанет слышаться будущее.)

– Какое стремительное помешательство!

– Да, но чем оно откликнется?

– Ваш голос сейчас дрогнет.

– Чтобы этого не случилось, не стану раскрывать рта.

– Нет-нет, тогда он будет дрожать прямо внутри горла, даже не успев прозвучать. Это еще опаснее. Нет ничего более тревожного, чем дрожь молчания. Лучше всего просто зевните.

– Рядом с вами – ни за что!

– Я отвернусь. Или сделаю вид, что ваш зевок принят мной за улыбку.

– Еще печальнее!.. Помилуйте!

– Какая непоколебимость!

– Какая неотвратимость!

– Моя тень готова с вами согласиться.

– А вот моя – едва ли. И кстати – почему бы нашим теням не познакомиться?

– Так сразу? К чему этот напор?

– Вы правы, поспешность все испортит. Но (для тени) попасть в объятия другой тени – это же почти заманчиво.

– Скажите тогда, почему нагота теней так надменна?

– Только для наблюдателей, сами тени ни за что с этим не согласятся. Но все равно их отношения с наготой куда менее невнятны, чем у людей. И давайте условимся называть мою тень силуэтом, чтобы вконец не запутаться.

– Вы намерены похитить меня?

– Только если вы не станете возражать.

Закроет глаза. Смех будет витать вокруг уголков ее рта, и ветер подхватит улыбку, как крохотное облако. Хрупкость, трепетный шум, его биение, в конце концов оно будет прервано отвратительным вскриком проходящей мимо торговки. Купите цветов девушке! Игривая Грета рассмеется и откажет первой. Да, вы абсолютно правы, наших героев прочно свяжет чувство взаимной симпатии и расположения.

Они сделают еще несколько шагов. Мимо их разговора проскачет шумный, озорной мальчуган. Петр укажет на ребенка, стремительно рассекающего людские волны:

– Попробуем угадать, кем он станет?

– Охотно! Уверена, Александр Агапов (таково его имя) с детства будет увлечен спортом. Удивительный непоседа, он не сможет ни часа провести без подвижных игр! Сашу в равной степени увлекут теннис, плавание, городки и сумо!

– И все же впоследствии многие биографы, всматриваясь в выцветшие фото, отметят нередкие минуты задумчивости, а еще странную для столь юного возраста меланхоличную улыбку.

– Все дело в том, что уже сызмала он обнаружит недюжинные способности в математике и логике. Среди одноклассников он прославится незаурядным умением собирать кубик Рубика с закрытыми глазами, а учителя станут давать ему сверхсложные задачи, которые Саша будет щелкать как семечки.

– Но каково же будет изумление педагогов, когда Агапов решит поступать не на факультет кибернетики, а в Академию художеств! Вот тебе раз! Даже для близких друзей останется тайной, что в свободное от формул и гандбола время Саша будет не только зачитываться Лотреамоном, Элиотом и Пессоа, но и создавать иллюстрации к их поэтическим шедеврам. Однако и точные науки сыграют свою роль: темой его дипломной работы станет не что иное, как «Геометризация изобразительной функции (визуальный опыт, симультанный эшеровскому)». Надо сказать, не всем преподавателям понравятся смелые и оригинальные суждения спесивого юнца. Но чего еще ждать от нафталиновых истуканов!

– Кстати, в эти же годы он тайно опубликует свою первую книгу стихов под нелепым псевдонимом Леонард Старосельский (надо ли говорить, что на собственные средства). Бóльшая часть тиража сборника «Скарб» останется нераспроданной и, увы, не замеченной критиками, а ведь это будут новаторские как по форме (в том числе геометрической), так и по содержанию (включающему оригинальное оглавление) тексты! Позже эти заносчивые пустозвоны еще будут кусать локти, но что толку – сверкающая жемчужина уже выскользнет из их куцых пальцев, а ловить ее снова – все равно что гоняться за шариком ртути.

– Между тем первые успехи на почве живописного искусства не заставят себя ждать. Даже самые требовательные наставники отметят несомненный талант студента, любопытное сочетание абстрактных орнаментов с особой скрупулезностью в изображении предметов одежды.

– Однако Саша бросит академию. Опять двадцать пять. Да, блестящий студент, в совершенстве владеющий восемью языками, обладающий феноменальной памятью и энциклопедическими знаниями в самых разных областях науки и искусства, посвятит себя бродяжничеству, станет якшаться с цыганами. Трудно поверить, но вчерашний денди теперь будет мыться от силы раз в две недели, отрастит сальные патлы и не будет просыхать даже по утрам!

– Предсказуемый финал подобной вакханалии не так уж трудно предвидеть, однако судьба распорядится иначе. Девушка-ангел в белых одеждах буквально вытащит Агапова из канавы. Его приютят мунисты. Он будет избавлен от алкоголя, наркотиков и табака. Он поверит в Бога! И хотя секта превратит его в уличного торговца, а по сути просто в раба, в этот период жизни (по случайному совпадению он как раз достигнет возраста Христа) Александр отыщет свою вторую половину. Да, он будет любим и будет влюблен. Он не сможет забыть златокудрую нимфу, спасшую горького пропойцу от неминуемой гибели, и вместе с ней готов будет разделять любые невзгоды. А звать ее будут – никогда не догадаетесь! – Куанг.

– И все-таки дурманящий сон окажется развеян ошеломляющей новостью. Картины Александра, написанные им еще в период обучения в академии и по большей части раздаренные индифферентным однокурсницам, внезапно удостоятся невероятно высокой оценки знаменитых художников и искусствоведов. Вскоре о его геометрических образах начнут кричать на каждом углу! «Ага, Агапов!» – пресса будет пестреть подобными вислоухими заголовками. Сперва заговорят о таинственной смеси метасупрематизма, постсюрреализма и возрождения живописи Возрождения, а потом и об открытии нового стиля. Агапов узнает собственную работу на обложке известного журнала и вспомнит о юношеском призвании. Куанг согласится, что ему нужно вернуться к живописи, ведь тогда он станет первым знаменитым художником-мунистом!

– Итак, Агапов выйдет из тени. Его появление вызовет эффект разорвавшейся пломбы, попрошу прощения, бомбы, и в мире искусства это будет сопоставимо с чем-то вроде (поверьте, никаких преувеличений!) явлений Христа ученикам после воскресения. Увлечение мунизмом вызовет живой интерес журналистов, но сам художник уже через полгода заметит очевидные противоречия между своей радикальной живописью и топорными сектантскими догматами (это не говоря о недвусмысленном желании мунистов пополнить свои карманы за счет агаповских полотен). Короткий период погружения в спиритизм он объявит роковой ошибкой, нанесшей несомненный вред его художественной концепции. Он попытается убедить кроткую Куанг бросить сектантскую дребедень ради подлинного просветления, но пассия останется непреклонна. И тогда Александр примет