И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

Моррейн язвительно улыбнулся.

– Вот, значит, как, – тихо промолвил он. – Что ж, я догадывался о том, что ты можешь предать нас, Анри. Однако я до последнего сохранял надежду, что ты верный человек. Видимо, власть настолько опасна в этом цирке, что к ней ни на шаг нельзя приближаться. Особенно таким падшим людям, как ты.

Фельон вскочил с кресла и яростно прокричал:

– Вон! Пошел отсюда вон! Убирайся, я не желаю тебя видеть! Знай же, Алекс, я обязательно укажу тебе на твое место. Ты будешь умолять о пощаде, так и знай!

Моррейн неторопливо поднялся со стула и, поклонившись, сказал:

– Желаю всего наилучшего, месье шпрехшталмейстер.

После этого он вышел из вагона. Фельон же обратно сел в кресло и погрузился в мучительные раздумья, которые менее всего интересовали его, однако выходка Алекса, как ему казалось, требовала серьезного продумывания дальнейших его действий, чтобы он не мог навредить никому, кроме себя.

Поезд набирал ход, готовясь разогнаться до своих предельных возможностей. В это время Хозяин беседовал с Отцом Дайодором в вагоне последнего. Исповедью их разговор назвать в прямом смысле было нельзя, потому как Сеньер не каялся в каких-то совершенных грехах (напротив даже, он считал себя человеком безгрешным, без иронии). Они больше говорили о том, что сейчас творилось в цирке. Отец Дайодор советовал Сеньеру не поддаваться на давление со стороны окружающих, а слушать только себя и полагаться на предписания Библии. В какой-то момент Сеньер заговорил о своем здоровье:

– Знаете, кюре, – сказал он, сидя напротив Отца Дайодора и опершись на трость, – боли, уже несколько месяцев особенно сильно мучащие меня, в последние дни стали просто невыносимыми. Лекарства доктора почти не помогают, а опиума он мне дате очень мало, из-за чего мне становится невозможно работать. Мне стала помогать жена, потому что Ларош не справляется. Ирэн, как оказалось, что-то да мыслит в финансах и управлении, это меня несказанно обрадовало. Но если бы только боли меня донимали, кюре! От болей спасает здоровый сон, однако нормально спать у меня не получается. Каждый раз, как засыпаю, меня начинают преследовать кошмары, от чего с криком, как говорят лакеи, посреди ночи приходится вскакивать с кровати. И только тогда доктор выдает мне дозу опиума сверх положенной нормы. Но теперь и опиум не помогает уснуть. Вернее, уснуть-то он помогает, но вот спать не позволяет дольше пары часов – кошмары возвращаются…

– О чем эти кошмары, месье? – поинтересовался Отец Дайодор, сделав очень доброе выражение лица, предрасположив Хозяина к почти настоящей исповеди. – Расскажите мне, не постесняйтесь открыть свои страхи. Ведь раскрыть свои страхи – это уже означает избавиться от них.

Сеньер сильно вспотел и устал. Воротник и галстук сдавливали шею, распухшую от нескончаемого приема странных лекарств. Практически после каждого произнесенного предложения приходилось брать перерыв на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Каждые пять-семь минут Сеньер обязательно выпивал стакан воды, который постоянно наполнялся лакеем, повсюду сопровождавшем Хозяина в поезде. Говорить было больно, потому что разросшиеся лимфоузлы давили на гланды. Лицо Сеньера было словно кукольным, кожа вечно мокрая, бледно-землистого цвета, губы стали тонкими, как нитка, и уже не были видны под усами и бородой, ухоженность которых поддерживалась лакеем-цирюльником. Только глаза, вечно бездонно-пугающие, окруженные черными кругами, выделялись на общем фоне очевидно тяжело больного лица. Их постоянная мертвенность казалась единственным напоминанием о страшной жестокости Хозяина.

Но раз спросил Отец Дайодор – нужно было ответить.

– Самому мне до конца непонятен смысл этих кошмаров, – произнес Сеньер. – Одно время я думал, что кошмары эти возникли по причине различных веществ, содержащихся в лекарствах, мною принимаемых. Точно так же думает и доктор Скотт. Но один из этих кошмаров мне хорошо запомнился: в нем я увидел цирковых уродцев, насмехающихся надо мной и над лучшими моими сотрудниками. Эти выродки подняли бунт и поубивали половину добрых артистов, а меня привязали к столбу, как этого…Бризе, вроде бы, который убил Клэр Марис недавно…Что вы думаете, кюре?

Отец Дайодор почесал подбородок, удивленно покачал головой и, сделав серьезный вид, сказал:

– Не думаю, что сны подобные просто так снятся, месье. Именно этот сон, что вы поведали, может быть даже вещим, то есть означать суть будущих событий – предсказывать то, что в ближайшее время обязательно произойдет!

– Как же так? – прохрипел Сеньер, вовсю распахнув глаза от изумления. – Неужели нельзя предотвратить этот ужас?

– Можно, конечно, – сказал Отец Дайодор. – Только для этого необходимо приложить некоторые усилия. Без усилий и честного труда невозможно будет переломить силу вещего сна. Господь не зря посылает нам такие сны. Уродцы – это создания божьи, признанные им теми, кто должен искупить грехи всех людей во все времена. Христос отдал жизнь за людей в прошлом, а уродцы должны отдавать жизнь в настоящем. Необязательно им умирать, потому что уже наградив их физическими недостатками Господь показал, что они отвечают за наши грехи. Но, в то же время, сон этот может означать и другое…Означать то, что мне являлось во время молитв и бесед с Господом. Во вселенной произошла страшная космическая катастрофа, которая ослабила Господа и явила миру Мессию. Мессия должен исполнить Тиккун, то есть исправить мир, в котором мы живем. Христос стал первым Мессией, а второй должен прийти за ним. Я вижу этим Мессией вас. Раз вам снятся сны с уродцами, которые уже пали жертвами космической катастрофы, то подтверждение моего предположения явилось с вашими словами.

Сеньер выслушал все это с поднятыми от ошеломления бровями. Когда Отец Дайодор закончил, Хозяин медленно поднялся с небольшой скамейки, которую занимал вместе со священником. Перекрестившись перед маленьким алтарем, он произнес устало:

– Не сочтите мои слова за грубость или невежество, кюре, однако ваша речь была похожа больше на бред сумасшедшего, нежели на наставление духовного лица.

Отец Дайодор также поднялся и пристально посмотрел Сеньеру в глаза.

– Вы можете не верить сейчас, месье, – сказал священник монотонно, – но вы поверите позже. Вот увидите. Теперь можете идти.

Сеньер не ответил и ушел, даже не поклонившись и не поцеловав перстень. Отец Дайодор раздраженно вздохнул и повернулся к алтарю, чтобы немного помолиться.

На этом моменте для соблюдения правил приличия следовало бы завершить данную главу. Однако остался один момент, о котором обязательно необходимо рассказать именно сейчас. Заключался момент в том, что Марин, пребывая в черном горе после гибели подруги и почти ставшего родным Буайяра, решила сходить в вагон-кухню, чтобы заказать себе какой-нибудь десерт к