И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

– Мои? Мои! Да как он может? Я не работник цирка! Мои расходы сократить вправе только мой супруг!

– Сейчас это, разумеется, так, – продолжил Моррейн, нащупав больную точку у Ирэн. – Но вы сами понимаете, что здоровье нашего директора в последнее время заметно ухудшилось. Будем молиться, чтобы он поправился, однако месье Фельон может попытаться использовать немощность вашего супруга в своих интересах. Например, взять себе дополнительные полномочия, которые будут ему позволять у кого угодно, кроме только месье Сеньера, изменять жалование, а в вашем случае, назовем это, скажем…цивильный лист, он сможет сократить во много раз! Вы же не хотите подобного?

– Нет, разумеется, не хочу, – согласилась Ирэн. – Придется поговорить с Фельоном, раз возникла такая проблема. Однако не держите меня за простушку, месье Моррейн. Мне известно о вашем корыстолюбии от дочери. Я ни за что не поверю в искренность ваших намерений. И мне понятна ваша ненависть в адрес Фельона. Но что я получу от того, что приструню его?

Моррейн недовольно скривил лицо. Но сразу же улыбнулся и, со свойственным ему лизоблюдством, произнес:

– Думаю, того, что у вас на прежнем уровне сохранятся расходы, будет достаточно, мадам. Но, если вам этого мало, я могу предложить замечательную услугу – вы вылете из цирка вместе со своим любовником Ларошем, от которого с собой заберете разве что одну только голову, потому что Хозяин не даст ему жить после того, как узнает о вашей порочной связи, мадам.

Словно ударенная молнией, Ирэн в безмолвном оцепенении стояла напротив Моррейна. «Откуда он мог узнать? Не проболтался ли Жан? Что же теперь делать? Он поймал меня, и ежели начнет шантажировать – мне не выпутаться!» – проносилось в этот момент у нее в голове. Что делать, она и вправду не знала. Как не знала, откуда же Алекс узнал обо всем. Сейчас он казался ей самым страшным и опасным человеком в мире. Она не знала, что не один Моррейн ведал о любовной связи ее и Лароша. Ведь и сам Фельон об этом знал. Только Фельон предпочитал не рисковать и хранил этот секрет внутри себя, по природе своей не будучи интриганом. А вот Моррейн решил испытать удачу и посмотреть, что из этого выйдет. Результат оправдал всякие его ожидания. Ирэн была напугана до такой степени, что боялась раскрыть рот. Спустя несколько минут звенящей тишины, нарушаемой издалека поющими птицами, Алекс вновь произнес:

– Вы же не хотите подобного, мадам?

– Нет, разумеется, не хочу, – вновь согласилась Ирэн. Голос ее дрожал. – Хорошо, я согласна с вами…я повлияю на Фельона…

– Замечательно, я знал, что с вами удастся договориться. Теперь прошу меня простить, необходимо завершить бумажную работу, чтобы и ко мне не возникло никаких вопросов. Доброго вечера!

Моррейн поклонился и покинул лазарет через проход, что вел в его рабочий шатер. Ирэн после него также спешно вышла на улицу и направилась к себе. По пути ей удалось отогнать от себя дурные и пугающие мысли. Вместе с тем, из-за еще не до конца засохшей грязи в некоторых местах, а также луж, почти незаметных вечером, Ирэн испачкала себе подол платья, от чего расстроилась и надеялась сразу же лечь спать. Зайдя в свой шатер, она поняла, что заснуть не сможет еще очень долго. В кресле, стоявшем рядом с маленьким трюмо, сидел Жан Ларош и перелистывал какую-то книжку.

– Ты что здесь делаешь? – возмущенно спросила Ирэн, проходя вперед и подзывая к себе служанок, чтобы те помогли раздеться.

– Читаю, как видите, мадам, – саркастично ответил Ларош. – Автор пишет весьма недурно, как оказалось. Раньше, еще не будучи знакомым с его произведениями, я почему-то был уверен, что его писанина – полная дрянь. Но теперь я убедился в обратном. Если вам интересно, мадам, то писателя зовут Иваном Тургеневым, он из России, говорят очень высок и статен. Фамилия произносится с трудом, но вы привыкнете. Да, пишет недурно…

Когда Ирэн переоделась в вечерний халат, она подошла к Ларошу, выхватила из его рук книгу, которая называлась «Дым», и ударила ей его по плечу. От такой неожиданности Ларош даже вскочил с кресла, преисполненный непонимания.

– Не понял, с чего такая агрессия? – спросил он, отбежав в сторонку.

– С того, что ты недальновидный остолоп! – завопила Ирэн и взмахом руки прогнала служанок из шатра. – Откуда Моррейну известно о нас?

Ларош нервно рассмеялся. Он подошел к Ирэн и, когда понял, что она сказала, взялся за голову.

– Быть этого не может! – вопил теперь уже и он. – Он никак не мог узнать, я ему не говорил, ведь я жить-то еще хочу! Может быть, он хотел тебя проверить, а ты взяла и повелась на его уловку?

Ирэн резко дала Ларошу звонкую оплеуху. Опешив, Ларош отскочил еще дальше и бешеными глазами смотрел на Ирэн, искренне не понимая ее поступка.

– Только попробуй кому-нибудь сказать! – прокричала Ирэн. – Сколько раз я просила тебя быть осмотрительнее! Так нет же, ты совершенно не слушаешь меня! Даже если ты никому не рассказывал, то узнать Моррейн мог и просто выследив частоту твоих походов ко мне! А знаешь, почему? Потому что ты, дурень, любишь после ужина наведываться, когда только дети спать ложатся!

Ларош подбежал к Ирэн и упал к ее ногам.

– Душа моя, прости меня, молю, – молвил он, стараясь изображать раскаяние. – Уверяю тебя, больше не повторится подобного! Никто не узнает! Никто!

– Прочь с глаз моих, – сказала Ирэн и легонько пнула Лароша в грудь. – Завтра приходи…Ночью!

– Да, душа моя, конечно, не волнуйся, – произнес он с благоговением. После чего встал, по обычаю поклонился и медленно вышел из шатра.

Ирэн подняла с пола книгу, которой ударила Лароша, открыла на странице, отмеченной закладкой, и прочла понравившуюся ей фразу:

– Характер людской разве меняется? Каким в колыбельку, таким и в могилку…Хм…месье Тургенев действительно недурно пишет…

Как-то давно мы, дорогие друзья, не вспоминали о замечательном мальчике Юби. А стоит сказать, что он уже избавился от скверных страхов и сомнений, поселившихся в его душе после той самой злополучной беседы с вещуньей Кэт. Нынче он возвратился к работе и, пусть посетителей было немного, чувствовал себя впервые за долгие недели более-менее счастливым. Конечно, тяжесть утраты Клэр очень сильно сказалась и на его эмоциональном состоянии. Однако с поразительной скоростью ему удалось восстановиться. Он понимал, что жить нужно дальше, не тяготясь событиями прошлого и грустными воспоминаниями. Кто-то может подумать, что Юби стал бессердечным, но это не так. Он стал взрослым. По-настоящему взрослым. В пятнадцать лет он превосходно понимал суть жизни