Маленькое одолжение. Продажная шкура - Джим Батчер

И я врезал ему по шее.

А потом схватил его за удавку и рывком затянул ее. Я тянул ее что было сил. Удавка, еще одно наследие Иуды, делала Никодимуса более-менее неуязвимым – для всего, кроме нее самой. Никодимус носил эту штуку много веков. Насколько мне известно, я единственный, кто догадался, как можно причинить ему боль. Я единственный, кто хоть раз по-настоящему напугал его.

На короткое мгновение его полный ужаса взгляд встретился с моим.

– Тень Ласкиэли, – сообщил я ему, – здесь больше не живет. Падшие не властны надо мной. И вы тоже.

Я затянул удавку еще немного сильнее.

Наверное, Никодимус закричал бы, если бы только мог. Он бестолково дергался, затем попытался схватить свой меч. Я отшвырнул его клинок в сторону. Он пытался вцепиться мне в глаза, но я низко опустил голову и не отпускал удавки, да и движения его были скорее паническими, чем ловкими. Его тень поднялась волной тьмы и ярости – но стоило ей окружить меня для броска, как из разрезов деревянных ножен висевшего у меня за спиной священного меча ударил яркий белый свет, и тень с шипящим, змеиным каким-то воплем отпрянула от него.

Я не Рыцарь, но меч сделал для меня то же самое, что всегда делал для них, – он расчистил поле, разогнал все сверхъестественные ловушки и прочие атрибуты, оставив только поединок разума с разумом, воли с волей, человека с человеком. Мы с Никодимусом бились за меч – и за жизнь.

Он несколько раз с силой лягнул меня в раненую ногу, и я почувствовал его удары даже сквозь блокаду, которой обучила меня Ласкиэль. Я крепко и удобно держал его за шею, поэтому в ответ врезал ему лбом по носу. Тот сломался с радующим душу хрустом. Он замолотил кулаками мне по ребрам, и он умел сделать больно.

К несчастью для него, я знаю, что такое боль. Я хорошо знаю, что такое боль. Требуется гораздо больше боли, чем мог причинить мне этот лузер за то время, что у него оставалось, чтобы уложить меня, и я знал это. Я это знал. Я затягивал эту древнюю веревку все туже – и держался.

Когда его лицо покраснело, удары его сделались отчаяннее. Он попал-таки мне по колену, но к этому времени лицо его сделалось из красного багровым. Когда оно из багрового сделалось почти черным, я орал от боли – и тут он свалился, обмякнув как мешок.

Нормальный человек отпустил бы врага, стоило тому лишиться чувств. Но он мог только притворяться.

Даже если это было не так, я все равно не собирался отпускать его.

Я не Рыцарь.

Вместо этого я затянул петлю еще сильнее.

Не знаю точно, сколько я держал его так. Может, тридцать секунд. Может, полторы минуты. Но я увидел вспышку зловещего зеленого света. Подняв глаза, я увидел Дейрдре, спускавшуюся ко мне по склону на своих волосах, руках и одной ноге – вторую, перевязанную, она поджимала под себя. Ее сопровождали двадцать или тридцать безъязыких солдат; глаза ее горели зеленой злобой – ни дать ни взять пара противотуманных фар. Она скользнула по мне взглядом и зашипела, как разъяренная уличная кошка.

– Отец! – закричала она.

Вот дерьмо.

Я схватил Никодимуса за воротник и перевалил его через борт. Он упал почти без всплеска, сразу же сделавшись в своих черных рубахе и брюках невидимым на фоне воды.

Потом я принялся лихорадочно шарить по дну катера. Ага, вот он, ключ. Я схватил его и сунул в замок зажигания.

– Не стрелять! – надрывалась Дейрдре. – Вы можете попасть в отца!

Она взвилась в воздух. Волосы ее сложились на лету за спиной в подобие акульего хвоста, и она почти без всплеска ушла под воду.

Я повернул ключ. Моторы чихнули и провернулись раз-другой, прежде чем стихнуть.

– Ну, давайте, – выдохнул я. – Давайте же!

Если я не строну катер с места прежде, чем Дейрдре найдет своего папашу, игре конец. Она прикажет своим солдатам открыть огонь. Мне придется прикрыться щитом, а как только я это сделаю, и без того капризный мотор гарантированно не заведется. Я останусь на месте, а дальше усталость, нарастающая боль, число нападающих и мстительная дочь либо вместе взятые, либо по отдельности меня прикончат – это всего лишь вопрос времени.

Дейрдре вынырнула, огляделась по сторонам, чтобы сориентироваться, и снова ушла под воду.

Свечи поймали искру, и винты неуверенно провернулись.

– Йохо-хо! – заорал я и тут же вспомнил, что забыл отвязать катер.

Я с опаской пробрался на нос и, ощущая себя на прицеле у нескольких десятков стволов, отвязал конец. Потом оттолкнулся от столба, и катер начал лениво поворачивать. Я пробрался обратно за штурвал, вывернул его в противоположную сторону и осторожно добавил газ. Катер дернулся, взревел и начал набирать скорость.

Дейрдре вынырнула футах в двадцати по курсу; в руках она держала своего отца.

– Убейте его! Стреляйте! Убейте его! – закричала она, даже не успев оглядеться.

Я не без удовольствия направил нос катера прямо на нее. Что-то с силой ударилось о