Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра

Я принимал их словно в нашем прежнем земном доме: та же мебель, те же внутренние украшения, то же расположение комнат, которое я так хорошо знал… потому что Рита де Кассия и Дорис Мэри подготовили все так, чтобы в моем сердце сохранились священные впечатления истинных семейных уз.

Позже они рассказали, что мы сами, не осознавая этого, предоставили элементы для такого воссоздания, поскольку наши наставники, будучи не только учителями и воспитателями, но и истинными служителями милосердия, изучив наши мысли и самые дорогие воспоминания, обнаружили то, что лучше всего достигало наших сердец, и передали это через эквивалентные планы и образы для максимально точного воспроизведения. Это было необходимо, поскольку нам требовалось полное спокойствие и наибольшая возможная ясность ума для успешного обучения.

К нашему большему удивлению, наши любимые подчеркнули, что не смогли ничего сделать для нашего блага из-за деликатной ситуации, которую мы создали самоубийством — ситуации, подобной положению приговоренного к смерти на Земле, которого законы страны вынуждают жить отдельно от других граждан. Я пролил много слез, пряча свое пристыженное лицо на сострадательной груди матери, чьи целительные советы возродили мои силы, вновь пробудив во мне надежду на дни, менее горькие для совести.

И под душистым пологом деревьев, собравшись все вместе под цветущим навесом, напоминающим фруктовые сады и двор старого дома, где я жил, убаюканный защитой моих незабвенных родителей, я часто задерживался в сладкой беседе со многими членами моей семьи, которые, как и я, умерли. В свою очередь, мои товарищи по несчастью делали то же самое, поскольку здесь не было особых привилегий или предпочтений, а только строгая справедливость, основанная на законах притяжения и родства.

И наконец, Беларминьо де Кейрос-и-Соуса смог встретить свою мать, которую любил всеми силами своего сердца, неожиданно получив её визит в тот же вечер. Она рассказала ему о глубокой и неутешной боли, которую испытала, узнав о его самоубийстве, что непоправимо подорвало её здоровье, и она тоже скончалась полгода спустя, так и не смирившись с несчастьем потерять его столь трагически. После смерти её охватили самые мучительные разочарования, поскольку, надеясь найти полное забвение в лоне Природы, она обнаружила себя живой после смерти и была очень расстроена тем, что не обладала никакими ментальными и духовными способностями, которые могли бы указать ей путь к счастливым или утешительным областям Невидимого.

Напрасно искала она его в сумрачных областях, где блуждала, терзаемая зловещими смятениями, метясь между поразительными эффектами гордыни и эгоизма, отмечавшими её личность, и раскаянием в том, что отреклась от сладостных излияний любви к Богу ради исключительного господства материалистической науки. Её совесть говорила ей, что она несёт большую долю ответственности за катастрофу своего сына, будучи матерью, неверующей в божественные идеалы, недальновидной и гордой, чьи устремления не выходили за пределы мирских наслаждений и страстей, тем самым формируя характер своего сына и напоив его тем же ментальным ядом, который привёл их обоих к столь прискорбному моральному падению.

Но когда наконец пришло осознание, благодаря императивам воспитывающей боли, она трудилась, боролась и терпеливо страдала в пространстве в течение нескольких лет. Искренне обратившись к истине Бога и его законов, она молила, и таким образом, учитывая её горячее желание исправиться и развиваться, получила разрешение снова увидеть своего сына как милосердный дар Высшего Существа, теперь признанного с уважением и раскаянием.

Дорис Мэри и Рита де Кассия создали для матери и сына утешительную и ностальгическую атмосферу: старая библиотека особняка де Кейрос-и-Соуса; весело потрескивающий очаг; старое кресло-качалка пожилой дамы и маленькое кресло Беларминьо рядом с материнскими коленями, как в детстве…

Второе событие, параллельное первому, хотя и двумя годами позже, определило решающий путь для моего духа — это было познание самого себя, когда я искал в великом компендиуме моей души воспоминания прошлого, которые долго лежали трусливо дремлющими из-за нежелания сознания пересматривать их полностью и тщательно. Через несколько дней после первого урока науки, данного Эпаминондасом де Виго, настала моя очередь извлечь из глубоких тайников моего существа воспоминания о прошлых воплощениях моего духа в борьбе за достижение прогресса — память, которую моя гордость отвергала, признаваясь в испуге перед перспективами, которые я видел вокруг себя.

Эпаминондас, решительный и властный, не отложил точный момент, предназначенный для такого события. Итак, я сел в кресло, которое мы представляли как почтенный трибунал высшей справедливости в те страшные моменты, когда мы сталкивались с просвещённым наставником. Абсолютная тишина заполняла помещение, как всегда. Только ментальные вибрации Эпаминондаса, переведённые в правильную лексику, наполняли почтенную атмосферу, где священные тайны небесной науки раскрывались, чтобы просветить наш дух, затемнённый невежеством.

Присутствующие не были в неведении относительно того, каким человеком я был в Португалии, характеризующимся великой гордыней, которая испортила мой характер, потому что этот низменный моральный багаж всё ещё преследовал меня, несмотря на крайне униженное положение, в котором я оказался. Чего, возможно, не все знали, поскольку это был факт, который моя гордость редко позволяла мне прояснять, это то, что я был крайне беден, всегда жестоко борясь против невзгод обескураживающей нищеты, которая не только не давала мне передышки, но, казалось, бросала вызов любым средствам, которые я использовал, чтобы преодолеть её, и что именно для того, чтобы избежать бедствия слепоты, которая распространяла плотную завесу теней над моими глазами, обрекая меня на самую беспощадную нищету, какая, по моему мнению, могла существовать в этом мире, я и бросился в самоубийство, чьи болезненные последствия обрекли меня на обстоятельства, которые всем были известны.

Помощники деликатно подготовили меня, как подобает подсудимому, который готовится предстать перед судом совести, судя себя самого без смягчающих обстоятельств человеческих понятий и уловок, поскольку то, что предстоит увидеть — это то, что сам человек оставил записанным в вибрационных архивах своей души через каждое из действий, совершенных во время существования в качестве духа, воплощенного или невоплощенного.

Учителя окружили меня, направляя на меня мощные флюидические ресурсы с милосердным намерением помочь. Они были подобны врачам, оперирующим мою душу, обнажая её анатомию, чтобы я сам мог исследовать источник неумолимых бед, преследовавших меня, больше не обвиняя провидение.

Тревожная интуиция предвещала безнадежность в моей груди. Я был бы покрыт холодным потом, если бы всё ещё имел физическое тело. Чувство страха сковало меня, и я хотел сопротивляться, предвидя постыдную ситуацию, ожидавшую меня перед присутствующими, и, проливая горькие слёзы, я умоляюще попросил так, чтобы только Эпаминондас услышал: "Господин, смилуйтесь! Пожалейте меня!"

— Не колеблись! — ответил он тем властным