Дьюма-Ки - Стивен Кинг

– Нет, – ответил я.

– Мне ненавистна сама мысль, что на этот раз она ушла навсегда, что лучшая ее часть уже ушла по берегу с Моржом и Плотником, и остался только жирный, старый кусок плоти, который еще не забыл, как дышать.

Я промолчал. Он вновь вытер глаза и шумно, со всхлипами, вдохнул.

– Я попытался что-нибудь найти по Джону Истлейку, выяснить, как утонули две его дочери, что произошло потом… помнишь, ты просил меня об этом?

Я просил, но так давно, что на тот момент просьба моя потеряла всякую актуальность. И вот что теперь я думаю: что-то хотело от меня именно такого отношения.

– Я порылся в Интернете и нашел достаточно много. Статьи из старых газет, несколько воспоминаний очевидцев, которые они сочли необходимым вывесить в Сети. Один текст озаглавлен – и не думай, что я фантазирую, мучачо, – «Лодочные прогулки и пчелиный воск; девичество в Нокомисе». Автор – Стефани Уайдер Грейвел-Миллер.

– Похоже, она совершила долгое путешествие по волне памяти.

– Это точно. Она пишет о счастливых неграх, собирающих апельсины и мелодичными голосами поющих простые песни, восхваляющие Господа.

– Насколько я понимаю, случилось это до появления Джей-Зета[148].

– И тут ты прав. Но это еще не все. Я поговорил с Крисом Шэннингтоном, он живет на Кейси-Ки, ты наверняка его видел. Колоритный такой старичок, ходит везде с сучковатой тростью из древовидного вереска и в большой соломенной шляпе. Его отец, Эллис Шэннингтон, работал садовником у Джона Истлейка. По словам Криса, именно Эллис отвез Марию и Ханну, старших сестер Элизабет, в школу Брейдена дней через десять после того, как утонули близняшки. Он сказал: «У этих деток сердце кровью обливалось из-за-а своих ма-а-леньких сестричек».

Южный выговор старика Уайрман скопировал очень неплохо, и я почему-то вновь подумал о Морже и Плотнике, шагающих по берегу с маленькими Устрицами. Сам я четко помнил лишь ту часть стихотворения, где Плотник говорит им, что они отлично прогулялись, но, разумеется, Устрицы ответить не могли, потому что их съели, всех до одной.

– Хочешь послушать, что я раскопал? – спросил Уайрман.

– А у тебя есть время?

– Конечно. Энн-Мэри на посту до семи часов, хотя, из практических соображений, мы с ней ухаживаем за Элизабет на пару. Почему бы нам не пойти в дом? У меня все собрано в папку. Не так чтобы много, но по крайней мере есть одна фотография, на которую стоит взглянуть. Крис Шэннингтон держал ее в коробке с бумагами отца. Я прогулялся с ним в публичную библиотеку Кейси-Ки и скопировал ее. – Он помолчал. – Это фотография «Гнезда цапли».

– Ты хочешь сказать, каким этот дом был тогда?

Мы уже шагали по мосткам, но тут Уайрман остановился.

– Нет, амиго, ты не понял. Я говорю о первом «Гнезде цапли». «Эль Паласио» – второе «Гнездо». Построенное через двадцать пять лет после того, как утонули маленькие девочки. К тому времени состояние Джона Истлейка с десяти или двадцати миллионов увеличилось до ста пятидесяти. А то и больше. Война – доходный бизнес. Инвестируй своего сына.

– Лозунг Движения против войны во Вьетнаме. Тысяча девятьсот шестьдесят девятый год. Часто использовался в паре с другим лозунгом: «Мужчина нужен женщине, как рыбе – велосипед».

– Молодец, амиго! – Уайрман махнул рукой в сторону буйной растительности, которая покрывала остров к югу от нас. – Первое «Гнездо цапли» находилось там. Мир еще был молод, и ласты шлепали по воде: пуп-уп-дуп.

Я подумал о Мэри Айр, не выпившей, а уже крепко набравшейся, о ее словах: «Только один дом. Построенный на небольшом возвышении ближе к южной оконечности, он не очень-то отличался от тех домов, которые можно увидеть на экскурсии по старинным особнякам Чарлстона или Мобайла».

– И что с ним сталось? – спросил я.

– Насколько мне известно, ничего, – ответил Уайрман. – Его оставили во власти времени, которое несет с собой упадок. Когда Джон Истлейк потерял надежду найти тела близняшек, он распрощался с Дьюма-Ки. Расплатился со своими работниками, собрал вещи, усадил трех оставшихся дочерей в «роллс-ройс» – у него действительно был «роллс-ройс» – и уехал. «Роман, не написанный Скоттом Фицджеральдом», – вот что сказал Крис Шэннингтон. Он также сказал, что Истлейку не было покоя, пока Элизабет вновь не привезла его сюда.

– Ты думаешь, Шэннингтон действительно что-то знает, или это история, которую он рассказывал столько раз, что сам в нее поверил?

– Quien sabe? – Уайрман вновь остановился, указал на южную часть Дьюма-Ки. – Никаких джунглей там не было. Из первого дома ты мог видеть материк, с материка – дом. Насколько я знаю, амиго, дом по-прежнему там. Или то, что от него осталось. Стоит и гниет. – Он протянул руку к двери на кухню и посмотрел на меня без тени улыбки. – Вот что надо бы нарисовать, не так ли? Корабль-призрак на суше.

– Возможно, – согласился я. – Возможно, надо.

viii

Он повел меня в библиотеку, с рыцарскими доспехами в углу и музейной коллекцией оружия на стене. Рядом с телефонным аппаратом лежала папка с надписью «ДЖОН ИСТЛЕЙК, «ГНЕЗДО ЦАПЛИ» на лицевой стороне. Уайрман открыл папку, достал фотографию. Изображенный на ней дом, конечно же, напоминал тот, в котором мы сейчас находились. В архитектуре безошибочно угадывалось сходство, свойственное, скажем, двоюродным братьям. Но в одном эти здания кардинально отличались, и потому похожесть (дома явно строились по одному проекту, с одинаковой крышей из ярко-оранжевой желобчатой черепицы) эту разницу только выпячивала.

Нынешний «Дворец» скрывался от мира за высокой стеной, которая лишь в одном месте прерывалась воротами – не было даже служебного въезда. Прекрасный внутренний двор видели лишь считанные люди, помимо Уайрмана, Энн-Мэри, девушки, чистившей бассейн, и садовника, приезжавшего дважды в неделю. Двор этот напоминал тело красотки, скрытое бесформенной одеждой.

Первое «Гнездо цапли» было другим. Как и фарфоровый особняк Элизабет, этот мог похвастаться шестью колоннами и просторной, приглашающей подняться на нее верандой. К особняку вела широкая дугообразная подъездная дорожка, прорезающая два акра лужайки. Усыпанная не гравием, как сказала Мэри, а дроблеными розовыми ракушками. Первый дом Истлейков говорил миру: «Добро пожаловать». Его наследник – «Эль Паласио» – не пускал на порог. Илзе заметила это сразу, как и я, но в тот день мы увидели особняк с дороги. С тех пор мнение мое изменилось, и по веской причине: я привык к тому, чтобы смотреть на гасиенду с берега. Подходя к ней с незащищенной стороны.