Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Первое «Гнездо цапли» было также выше, три этажа по фронтону, четыре – в задней части, поэтому (если особняк действительно стоял на небольшом холме, как говорила Мэри), с верхнего этажа люди могли любоваться захватывающей дух круговой панорамой: Залив, материк, Кейси-Ки и Дон-Педро-Айленд. Не самый плохой вариант. Но лужайка выглядела неухоженной, неопрятной. По обе стороны дома в ряду пальм, сгибающихся под ветром, как гавайские танцовщицы, зияли прорехи. Я присмотрелся и увидел, что некоторые окна на верхних этажах заколочены. И крыша выглядела как-то странно. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять почему. Над восточной частью крыши высилась труба. Над западной – отсутствовала, хотя ей полагалось там быть.

– Дом сфотографировали после их отъезда? – спросил я.

Уайрман покачал головой.

– По словам Шэннингтона, фотографию сделали в марте 1927 года, до того, как утонули девочки, когда все были счастливы и здоровы. Ты видишь не обветшание – это разрушения, нанесенные ураганом. «Элис».

– Которой из них?

– Официально сезон ураганов начинается здесь пятнадцатого июня и длится около пяти месяцев. Внесезонные ураганы с тропическими ливнями и сильным ветром… для старожилов все они – «Элис». Как «Ураган «Элис»[149]. Это такая шутка.

– Ты выдумываешь.

– Отнюдь. «Эстер» – сильнейший ураган двадцать шестого года – обошел Дьюму стороной, а вот «Элис» двадцать седьмого прошелся по острову. Потом ударил по материку и затопил Глейдс. Урон, который ты видишь на фотографии, – следствие урагана. Если на то пошло, урон незначительный. Несколько пальм вырваны из земли, вскопана лужайка, кое-где выбиты окна. Но, с другой стороны, последствия урагана ощущаются и теперь. Потому что не вызывает сомнений, что именно «Элис» привела и к смерти близняшек, Тесси и Лауры, и ко всему остальному. Включая и наше с тобой появление на Дьюме.

– Объясни.

– Вот это помнишь?

Уайрман достал из папки вторую фотографию, и, конечно же, я ее помнил. Ее увеличенная копия висела на лестничной площадке второго этажа. Эта, в силу размеров, была более резкой. Семья Истлейк в сборе, во главе с Джоном Истлейком, одетым в черный купальный костюм. Выглядел он, как голливудский актер второго разряда, обычно снимающийся в детективах и приключенческих фильмах. Элизабет пухлой попкой сидела на одной его руке. Во второй Джон держал гарпунный пистолет, маску и трубку для дыхания.

– Если судить по Элизабет, я бы сказал, что фотографию сделали году в двадцать пятом, – заметил Уайрман. – Выглядит она годика на два с небольшим. Адриане… – он постучал пальцем по старшей дочери, – …может быть от семнадцати до тридцати четырех. Ты согласен?

Действительно, семнадцатилетняя, и со всеми присущими женщине округлостями; это видно сразу, пусть на ней купальник-который-скрывает-практически-все.

– У нее уже надуто-капризное лицо, на котором написано: я-хочу-быть-где-нибудь-еще, – продолжил Уайрман. – Даже интересно, так ли удивился ее отец, когда она сбежала с каким-то его менеджером. И не обрадовался ли он в глубине души ее побегу? – Он вновь скопировал выговор Криса Шэннингтона: – Убежа-ать в А-атла-анту с ма-альчиком в га-алстуке и светоза-ащитном козырьке, – и тут же заговорил обычным голосом. Похоже, Уайрмана действительно печалила смерть девочек, пусть и случилось это более восьмидесяти лет тому назад. – Она и ее новоиспеченный муж вернулись, но к тому времени оставалось только разыскивать тела.

Я коснулся пальцем сурового лица чернокожей няни.

– А это кто?

– Мельда или Тильда, а может, прости Господи, Гекуба, если послушать Криса Шэннингтона. Его отец знал ее имя, а Крис уже не помнит.

– Красивые браслеты.

Уайрман без особого интереса посмотрел на фотографию.

– Я тебе верю.

– Может, Джон Истлейк спал с ней, – предположил я. – Может, браслеты – маленький подарок.

– Quien sabe? Богатый вдовец, молодая женщина… такое случается.

Я постучал пальцем по корзинке для пикника, которую молодая чернокожая женщина держала обеими руками, словно корзина весила немало. Возникало ощущение, что там не только сандвичи… может, и целая курица, а еще – несколько бутылок пива для старого господина… чтобы утолить жажду после целого для, проведенного на воде и под водой.

– Какого цвета корзина? Темно-коричневая? Или красная?

Уайрман как-то странно на меня посмотрел.

– Фотография черно-белая, трудно сказать.

– Расскажи мне, как ураган привел к смерти девочек?

Он вновь открыл папку и протянул мне давнюю газетную заметку.

С сопровождающим ее фотоснимком.

– Из «Венис гондольер», номер от 28 марта 1927 года. Саму информацию я нашел в Сети. Джек Кантори позвонил в редакцию, уговорил кого-то сделать ксерокопию и прислать мне по факсу. Между прочим, Джек – просто чудо.

– Кто ж с этим спорит? – Я всмотрелся в фотоснимок. – Кто эти девочки? Нет… не говори. Слева от него – Мария. По правую руку – Ханна.

– Ставлю тебе пять с плюсом. Ханна – которая с грудью. В двадцать седьмом ей исполнилось четырнадцать.

Мы несколько секунд молча смотрели на факс. Распечатка файла, полученного по электронной почте, выглядела бы получше. Черные вертикальные полосы раздражали, некоторые буквы расплывались, но заголовок выглядел достаточно четким:

«ШТОРМ ОТКРЫВАЕТ СОКРОВИЩА НЫРЯЛЬЩИКУ-ЛЮБИТЕЛЮ». И на фотоснимке я мог многое разглядеть. Линия волос на лбу Джона поднялась выше. В качестве компенсации увеличилась длина усов, тут Истлейк мог соперничать с моржом. И хотя черный купальный костюм остался прежним, он трещал по всем швам… и лопнул под одной рукой, как мне показалось, хотя в этом я мог и ошибиться: четкости все-таки не хватало. Джон Истлейк определенно набрал жирка между 1925 и 1927 годами (будь он актером, ему пришлось бы отказаться от десертов и чаще бывать в тренажерном зале, чтобы и дальше получать роли). В девочках, что стояли рядом с ним, сексуальность проступала не так явно, как в их старшей сестре (одного взгляда на Адриану хватало, чтобы в голову полезли мысли о том, как неплохо поваляться с ней на сеновале, а у этих двух хотелось спросить, сделали они домашнее задание или нет), но они были симпатичными, пусть еще и не расцвели полностью, и на их лицах читалось радостное волнение. Это точно.

Потому что на песке перед ними лежали сокровища.

– Я не могу разглядеть, что это, – пожаловался я. – Очень уж нечеткий факс.

– На столе лежит лупа, но я сэкономлю тебе время. – Уайрман взял ручку, воспользовался ею как указкой. – Это медицинский пузырек, а это – мушкетная пуля… так сказал Истлейк репортеру. Мария положила руку на сапог… или то, что осталось от сапога. Рядом с сапогом…