Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

изысканный и на вид рассудительный, он совсем не был похож на кровожадного фанатика, которого ожидали увидеть западные собеседники. Он нравился женщинам. «Красин выглядел как очень породистый и очень воспитанный человек, истинный аристократ по интеллекту и манерам», – говорила одна англичанка. Красин понимал капиталистов как никто из его товарищей, поскольку сам когда-то был одним из них. До войны он служил на вполне приличной должности менеджера Бакинской электрической компании, а затем был российским представителем крупного германского концерна Siemens. В то же время Красин являлся главным технократом и, по словам Ленина, «министром финансов» большевистской революции. «Я человек без тени», – любил говорить Красин. Во время войны он играл роль одного из главных архитекторов военной экономики царской России, что вносило напряженность в его отношения с коллегами-революционерами. Один спор с товарищами по партии настолько измучил его, что он отказался от мяса и перешел на диету из кобыльего молока. Однако большевики нуждались в нем, в его организаторских способностях, поскольку он был единственным крупным бизнесменом в большевистском правительстве. После революции он занимал два поста – народного комиссара внешней торговли и транспорта – и пользовался огромным влиянием.

Standard завершала свои переговоры с Нобелями, когда Красин прибыл в Лондон для обсуждения торговых отношений по поручению правительства большевиков. 31 мая 1920 г. он отправился на Даунинг-стрит, 10, по приглашению премьер-министра Ллойд Джорджа. Это был исторический момент – впервые советского эмиссара принимал глава правительства великой западной державы. Появление Красина вызывало у британцев смесь любопытства с антипатией. Лорд Керзон, министр иностранных дел, глядел на огонь в камине, крепко сцепив руки за спиной. Он не хотел пожимать руку Красину, но Ллойд Джордж резко одернул его: «Керзон! Будьте джентльменом!»

Через несколько месяцев, поскольку англо-советские переговоры продвигались вперед с большими трудностями, сам Ленин направил Красину в Лондон секретное послание: «Эта свинья Ллойд Джордж врет без стыда и совести. Не верь ни единому слову и будь в три раза хитрее». В ходе переговоров Красин старался заинтересовать британских бизнесменов в торговле с Россией. Но его позиция была очень слабой. Советский Союз шел к экономической катастрофе, вызванной падением промышленного производства, инфляцией, острой нехваткой капитала и повсеместным дефицитом продуктов питания, породившим голод. Россия отчаянно нуждалась в иностранном капитале для разработки, добычи и продажи своих природных богатств. С этой целью в ноябре 1920 г. Москва объявила о новой политике предоставления концессий иностранным инвесторам.

Затем, в марте 1921 г., Ленин пошел еще дальше. Он провозгласил так называемую новую экономическую политику, предусматривавшую значительное расширение советской рыночной системы, возрождение частных предприятий, а также активизацию советской внешней торговли и продажу концессий. Это не значило, что изменились убеждения Ленина, он просто реагировал на срочную и крайнюю необходимость. «Мы не можем своими силами восстановить разрушенную экономику без зарубежного оборудования и технической помощи», – заявлял он. Для получения этой помощи он был готов предоставить концессии «наиболее мощным империалистическим синдикатам». Характерно, что первые два примера нового курса были связаны с нефтью – «четверть Баку, четверть Грозного». Нефть могла снова, как в царские времена, стать самым доходным экспортным товаром. Одна из большевистских газет назвала ее жидким золотом.

Ленинские заигрывания с Западом встретили мощное сопротивление его товарищей, в том числе вечно подозрительного Сталина. Среди бизнесменов, приезжающих в Советский Союз, предостерегал Сталин, будут «лучшие шпионы мировой буржуазии», и расширение контактов приведет к тому, что слабые места России станут всем видны. Тем не менее через неделю после объявления Лениным новой экономической политики Красин подписал в Лондоне англо-советское торговое соглашение. Затем он принялся раздавать предложения новых нефтяных концессий. С большой ловкостью Красин находил подход к разным компаниям, в то же время с помощью слухов и намеков настраивая одну против другой.

Детердинг решил не расстраиваться из-за потери сделки с Нобелями. Он, как и Нобели, был убежден, что присутствие Standard Oil of New Jersey в России станет хорошей страховкой для всех иностранных инвесторов, в том числе и для Royal Dutch/Shell, владеющей бывшей собственностью Ротшильдов. «Нам уже принадлежит несколько хороших мест за российским обеденным столом и значительная часть продуктов на нем, – поучал он Гюльбенкяна. – Обедать лучше в компании с людьми, заинтересованными в этом обеде». Однако Детердинг не примирился с намерениями большевиков распродать то, что он считал своей собственностью, и таким образом выгнать его из-за стола. То же самое относилось и к Уолтеру Тиглу[198].

Создание единого фронта

В 1922 г. Standard Oil of New Jersey, Royal Dutch/Shell и Нобели приступили к формированию так называемого «Фронта Юни». Целью было создание общего блока против советской угрозы их нефтяной собственности и торговли в России. Впоследствии к ним присоединились еще с десяток компаний. Все члены блока обязались вместе бороться с Советским Союзом и не позволить расправиться с каждым поодиночке. Они договорились добиваться компенсации за национализированную собственность и воздерживаться от односторонних сделок с русскими. Однако члены «братства торговцев нефтью» не доверяли не только Советам, но и друг другу. Поэтому, несмотря на взаимные заверения и обещания, с самого рождения «Фронт Юни» стоял на ногах весьма неустойчиво. А ловкий Леонид Красин, хорошо понимавший капиталистов и инстинкт соперничества, продолжал мастерски играть с компаниями и сталкивать их лбами.

Тем временем на многих рынках мира компании почувствовали конкуренцию со стороны дешевой русской нефти. Советская нефтяная промышленность, практически мертвая с 1920 по 1923 г., была быстро восстановлена с помощью крупномасштабного импорта западных технологий, и СССР вскоре вышел на мировой рынок в качестве экспортера. Что касается Standard Oil of New Jersey, ее руководство оказалось перед дилеммой: покупать ли им дешевую российскую нефть, невзирая на имущественные требования, или твердо придерживаться морально-этических норм бизнеса? Теперь Тигл пожалел об инвестициях в предприятие Нобеля. «Я убежден, – говорил он, – вместо того чтобы сидеть с этим больным дитятей и нянчить его уже несколько лет, мы могли бы инвестировать те же деньги в нефтяной бизнес где угодно таким образом, чтобы инвестиции сразу же начали работать». Хайнрих Ридеман, глава Standard в Германии, имел несколько иной взгляд: частным компаниям нелегко защитить свои права при конфискации и национализации. «Такое участие правительства в промышленности и предпринимательстве, как в России, есть нечто новое и неслыханное в истории бизнеса, – сказал он. – Никому из нас не нравится помогать советским идеям. Однако, если другие придут в Советский Союз раньше, какая нам польза стоять в стороне?» Действительно, другие западные компании уже стучались в дверь – некоторые тихо, а некоторые не скрываясь. Они добивались концессий по всему Советскому Союзу – от Баку до острова Сахалин. Собственность в Баку была именно тем, на что претендовали Standard Oil