Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

которому был 81 год, был сметен революцией. Последовавшая за этим волна насилия существенно ослабила желание иностранцев инвестировать в мексиканскую экономику. И. Сэдлер, представитель Standard Oil of New Jersey в Мексике, был ограблен бандитами в дороге, когда вез зарплату работникам компании. Его жестоко избили и бросили умирать, но каким-то образом он выжил и добрался до лагеря. Однако после этого случая Сэдлер никогда не брал с собой больше $25 наличными, носил недорогие золотые часы, которые не жалко было отдать налетчикам, и приобрел стойкое отвращение к планам расширения деятельности в Мексике. Принадлежавшие Mexican Eagle лагеря нефтяников были захвачены и недолгое время удерживались восставшими, а некоторые сотрудники были убиты. В октябре 1918 г. (в месяц окончания Первой мировой войны) от имени Генри Детердинга к Каудраю обратился Галуст Гюльбенкян. Он сказал, что Royal Dutch/Shell хотела бы приобрести крупный пакет акций Mexican Eagle, взять ее под свой контроль и таким образом обеспечить лорду Каудраю полный душевный покой.

Добыча нефти в Мексике на протяжении двух десятков лет вызвала у Каудрая не только усталость, но и желание больше не рисковать. Англичанин получил достаточно. Как он объяснил представителю британского правительства, у него пропала охота «бесконечно долго в одиночку нести бремя этого огромного бизнеса». Каудрай легко принял предложение Гюльбенкяна и уступил, если не «с полным душевным покоем», то во всяком случае с облегчением и огромным увеличением личного капитала. Как оказалось, вовремя, поскольку выяснилось, что Mexican Eagle – не лучшее приобретение Shell. Почти сразу же после сделки в крупные скважины, купленные Shell, стала поступать соленая вода. Это была очень плохая новость – она означала падение объема добычи. Тот же процесс наблюдался и у других нефтяных компаний. С проблемой можно было справиться, сделав дополнительные капиталовложения, улучшив технологию добычи и организовав дополнительную нефтеразведку. Но в разгар революционных беспорядков иностранные компании не хотели увеличивать инвестиции. Действительно, их дни в Мексике были сочтены, поскольку, как стало очевидно, позиции нефтяных компаний расшатывали не столько беззаконие и революционные беспорядки, сколько ожесточенная борьба между мексиканскими националистами и революционерами, с одной стороны, и иностранными инвесторами – с другой[192].

Конфликт положил начало серьезной и затяжной конфронтации между правительствами и нефтяными компаниями, что вскоре стало привычным явлением во всем мире. В Мексике проблема свелась к двум вопросам: соблюдению соглашений и вопросу суверенитета и собственности. Кому пойдет прибыль от нефти? Мексиканцы хотели восстановить не действовавшую на тот момент норму. До 1884 г. подземные ресурсы страны («недра») принадлежали прежде всего государству, затем – народу. Режим Порфирио Диаса отменил эту законодательную статью, передав собственность на недра фермерам, плантаторам и прочим землевладельцам. Те в свою очередь были рады иностранному капиталу, который в конечном счете стал контролировать 90 % нефтяных ресурсов. Одной из основных целей революции было восстановление государственной собственности на эти ресурсы. Статья 27 Конституции Мексики, принятой в 1917 г., провозгласила и закрепила это завоевание революции, вокруг которого и завязалась борьба. Мексика вернула себе нефть, но не могла добывать и продавать ее без участия иностранного капитала, тогда как инвесторы не очень хотели рисковать и нести расходы без стабильных контрактов и прогнозируемых прибылей.

Помимо национализации недр, конфликты с нефтяными компаниями провоцировались и другими действиями сменяющих друг друга мексиканских режимов – законодательством и налоговым регулированием. Под предводительством Эдварда Доэни некоторые компании начали настраивать общественность в Вашингтоне в пользу военной интервенции, чтобы защитить жизненно важные нефтяные запасы в Мексике, находящиеся в собственности американцев. Ситуацию осложнили действия Мексики по увеличению доходов государства, чтобы расплатиться с иностранными займами. Ведущие американские банкиры ожидали исправного обслуживания мексиканских долгов, а Мексике для этого требовались доходы от нефти. Поэтому банкиры приняли сторону Мексики против американских нефтяников и их призывов к интервенции и карательным санкциям.

Конфронтация из-за нефти ухудшила отношения между Мексикой и США. Вашингтон регулярно отказывал сменяющимся мексиканским режимам в дипломатическом признании, и не раз казалось, что государства находятся на грани войны. Американцы считали, что угрозе подвергаются их коренные интересы и права, в том числе право частной собственности, нарушались контракты и договоры. Когда Вашингтон обращал свой взор на юг, на Мексику, он видел нестабильность режима, бандитизм, анархию, угрозу поставкам стратегического ресурса и неисполнение контрактов. Мексика же усматривала в Вашингтоне и американских нефтяных компаниях иностранную эксплуатацию, унижения, нарушение суверенитета, а также непомерное давление и силу «империализма янки». Нефтяные компании не чувствовали себя в безопасности и сворачивали инвестиции, прекращали деятельность и вывозили персонал. Все это быстро отразилось на объемах добычи, и Мексика вскоре перестала быть мировой величиной на нефтяном рынке[193].

Венесуэльская «гасиенда» генерала гомеса

Прогнозы роста спроса на нефть, опасение дефицита, новая роль нефти как основы могущества наций, что было доказано войной, и, разумеется, прибыль – вот что стимулировало «борьбу за новые месторождения», как Royal Dutch/Shell назвала это в своем отчете за 1920 г. «Мы не можем проиграть борьбу за новые территории… наши геологи есть везде, где имеется хоть малейший шанс на успех», – говорилось далее. Венесуэла открывала список перспективных территорий, и не только для Royal Dutch/Shell. Изменение политической ситуации в Мексике стимулировало массовый исход бизнесменов-нефтяников в Венесуэлу. Здесь несколько веков назад первые испанские путешественники видели, как индейцы использовали выступавшую на поверхность нефть для смоления и ремонта своих каноэ. Венесуэла, в отличие от Мексики, обеспечивала лояльный политический климат, что было исключительной заслугой генерала Хуана Висенте Гомеса – жестокого, коварного и алчного диктатора, правившего Венесуэлой 27 лет только в целях своего обогащения.

Венесуэла была малонаселенной бедной сельскохозяйственной страной. С 1829 г., после освобождения страны от власти Испании, районами управляли местные каудильо. В середине 1890-х гг. из 184 членов законодательного собрания как минимум 112 назывались генералами. Придя к власти в 1908 г., Гомес занялся централизацией управления и превращением страны в личное феодальное владение, персональную «гасиенду». Полуграмотный, он правил страной с помощью своих друзей и родственников – говорили, что у него было 97 незаконных детей. Он назначил вице-президентом своего брата, который занимал этот пост до тех пор, пока не был убит сыном Гомеса. Перед Первой мировой войной Гомесу нравился охотничий костюм Тедди Рузвельта, во время войны он уже был настроен прогермански и в одежде подражал кайзеру. Вудро Вильсон называл его негодяем, и это было еще мягко по отношению к человеку, зажимавшему страну в тисках жестокости и террора. Британский посол в Каракасе был более откровенным и описывал Гомеса как «абсолютного монарха в средневековом смысле этого слова». Гомес знал, чего он хочет, а хотел он кроме абсолютной политической власти еще и огромного богатства. Его нищей стране нужны были доходы и