Действие вместо реакции - Олег Юрьевич Цендровский

на понимании неразрывного единства нас и мира, на недуалистическом видении реальности. Такая позиция делает акцент на внутренней опоре. Ее смысл в том, что качество нашей жизни определяется тем, как именно мы организуем энергию ума и энергию ситуации.

Акцент на внутренней опоре не обособляет нас и не обращает только лишь внутрь. Наоборот, он показывает, что внутри то же, что и вовне. Мы начинаем изнутри не из-за собственной эгоцентрической замкнутости, а поскольку того требует сама логика вещей. Это единственный действенный подход.

Духовные учения разительно отличаются от остальных подходов к жизни, которые дуалистичны и настаивают на первостепенной значимости внешней опоры, внешних источников блага и зла. К числу дуалистических внешних подходов относятся религии, большинство умозрительных философий, наивный материализм и всякое обыденное мировоззрение.

Так, Библия – в отличие от Дхаммапады – начинается не со слов об уме. Ее первые строки гласят: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Согласно и Ветхому Завету, и Новому Завету Бог предшествует всему, царит надо всем и венчает все. Он сотворил мир и человека из ничего. Мир обязан Богу своим рождением, своим устройством, своим концом. Все благое может идти только от Бога и есть его милость, а потому есть нечто внешнее по отношению к нам и другим его творениям.

Другой принципиальный момент в том, что между Богом и миром лежит пропасть. Они состоят из принципиально разной субстанции. Мир непостоянен, был сотворен из пустоты и в своей основе есть, согласно Библии, прах и тлен. Бог же извечен и не был никем сотворен, тем более из пустоты.

Такая же непреодолимая пропасть лежит между человеком и миром. Человек обладает цельной и вечной душой, созданной по божественному подобию. Все окружающее человека такой души лишено и есть лишь временная остановка и испытание на пути либо в ад, либо в рай.

Для Будды и вообще в рамках духовного подхода нет никаких сущностных различий между творцом и сотворенным. Мы сделаны из творца и сами есть творец, как капля родственна океану. Мы не выше и не ниже окружающего, а едины с ним.

Учение Сиддхартхи возникло именно как духовное учение, но почти одновременно с этим стало и религией. Это произошло с неизбежностью, потому что множество людей не были готовы к недуалистическому пониманию реальности и отторгали его.

Духовное видение мира не обещает личного бессмертия, не дает надежды на идущее извне спасение и веры в то, что можно изменить свою жизнь словами и ритуалами, без сосредоточенных внутренних усилий. Оно также не предлагает простую и внешнюю причину для бедствий и катастроф, на которую можно было бы быстро спихнуть ответственность и достичь относительного спокойствия определенности.

Потребность в религиозной интерпретации буддизма была велика, и буддизм ее удовлетворил. Следовательно, возникло два главных уровня понимания буддизма: буддизм духовный и буддизм религиозный. Духовный буддизм учил о внутренней опоре, а религиозный – выстраивался вокруг внешней. В истории они всегда существовали не отделенными друг от друга, а переплетенными в различных соотношениях.

Задачей религиозного буддизма является предоставлять иллюзорную внешнюю опору, чтобы человек постепенно набрался сил. Он должен научиться ходить, опираясь на эти воздушные костыли, а со временем перерасти их и отбросить. Нельзя сказать, впрочем, что многим это удалось.

Похожим образом дело обстоит и в других религиозных традициях, будь то христианство или же, например, индуизм. Там были и все еще есть как течения с уклоном в духовную практику, с верой в единство человека и Бога, с акцентом на внутреннюю работу со своей душой, а не на молитвы, ритуалы и внешние действия. Но преобладала раньше и преобладает до сих пор именно их религиозная интерпретация. Она вырастает напрямую из анимизма, проще для понимания и интуитивно близка. Она требует меньше усилий мысли и поступка, налагает меньше ответственности.

Здесь и далее, когда мы рассуждаем о буддизме, мы имеем в виду только его духовную традицию. В этом смысле буддизм есть та самая наука об уме, одновременно теоретическая и прикладная, о создании которой некогда мечтал Дэвид Юм. В ней не молятся, не поклоняются статуям, не совершают обрядов и не интересуются обретением сверхспособностей. В ней также нет никакого эго, которое могло бы перевоплотиться после смерти и вернуться в мир.

В последние дни перед смертью Будда обратился к своему старшему ученику Ананде с такими словами:

«Потому, Ананда, будьте сами себе опорой, сами себе прибежищем и не ищите никакого прибежища вовне. Пусть истина [Дхарма] будет вашей опорой, пусть истина будет вашим прибежищем, и не ищите никакого иного прибежища»[61].

Быть опорой самому себе не значит, однако, замкнуться в себе и отгородиться от мира. При духовном понимании реальности внутренняя опора есть одновременно и всеобщая. Само различие между внутренним и внешним преодолевается в новом недуальном единстве. Как уже говорилось, мы начинаем изнутри, просто потому что того требует сама логика вещей. Именно там, в пространстве собственного ума, мы обладаем наибольшей способностью производить перемены. И именно от структуры нашего ума зависит успешность любых наших начинаний во внешнем мире.

Внутренняя опора есть не вопрос личных пристрастий или некоего субъективного мировоззрения. Это элементарная практическая целесообразность – как заваривать чай в горячей воде, а не в холодной.

Наедине с собой

Как и любое живое существо, бо́льшую часть времени мы меняемся на автопилоте. Наше тело растет само собой – и так же само собой оно заболевает, выздоравливает и стареет. С первых минут жизни наш ум, повинуясь естественной склонности, жадно впитывает информацию о мире вокруг. Мы безотчетно учимся двигать руками и ногами, шевелить губами, разговаривать, держать ложку и вилку.

Где-то там в глубинах психики и без всякого одобрения с нашей стороны у нас возникают эмоциональные ранки, а затем затягиваются и рубцуются – или же, напротив, начинают зудеть и нарывать. Даже если мы обращаемся к помощи знающего человека и он накладывает на ум те или иные швы, львиную долю работы все равно выполняет наша бессознательная природа. Без ее деятельного участия всякий врач становится бессилен.

Пока мы читаем строчку за строчкой, их смысл струйкой просачивается в сознание и оседает в нашей памяти. Слова расшифровываются до смыслов, а смыслы сопрягаются в длинные цепочки и рождают красочные каскады ассоциаций. Но как это происходит? Это не вполне ясно. Ясно, однако, что все это делаем не мы, если понимать под