Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик с собачкой остановился возле скамейки и потолковал с феей относительно какой-то семьи, которая живет фактически в полуподвале, а вот не признают полуподвалом, не ставят на учет, так надо бы... «Поставят,- фея слегка улыбнулась, так, невзначай.- Я займусь». Старик хотел было продолжить разговор, еще что-то такое добавить, объяснить поподробнее, но Фея, слегка принахмурившись, дунула на него, махнула кружевом платочка, пробормотала сквозь зубы непонятное слово, оканчивающееся на «...икс»,- и вот уже спина старика видна была метрах в пятнадцати от них, он не спеша огибал квадрат газона, ведя на поводке собачку.
- Тебе хочется найти истину, Никита? - Она смотрела на него зорко, пытливо, спрашивала требовательно.- Или девушку? Что тебя тревожит?
- Не знаю.- Он признался: - Я вообще себя не понимаю... перестал понимать...
Она засмеялась тихим хитрым смехом:
- О! Раньше ты считал, что понимаешь все на свете. И притом лучше всех.- Быстрым точным движением хлопнула его по плечу.- А сказка рядом. Оглянись!
Никита испуганно оглянулся. Трудно сказать, что он ожидал увидеть. Но за его спиной никого не было. Чуда не произошло. Все выглядело как обычно.- Но вижу, Василиса Мелентьевна.- Забава Никитична... Не видишь? Ничего, ничего,- приговаривала Фея, все так же тихонько посмеиваясь.- Бывает. Всяко бывает. Ничего. Не все сразу, верно? Сколько раз я наблюдала... Подождем. Поживем - увидим.
Она теперь стала как будто ниже ростом. Стала приветливее и проще, доступнее. Лукавый, журчащий смех молодил ее, красил. Такая не подавляла. Такой легче было задавать вопросы.
- Девушка в стекле... Это что же, наслали мне изображение? - осмелев, спросил напрямик Иванов.- Но зачем? И кто? Какими методами? Ученые не могут объяснить, пасуют.
Откуда у него эта твердая уверенность, что она может ответить на любой вопрос? Не спасует?
Домовая Фея прямо посмотрела ему в глаза. Без улыбки, очень серьезно.
- А может быть, это твое представление о прекрасном Никита?
Никита как-то смешался, растерялся:
- А разве... разве у меня есть...
- Оно есть у каждого, пускай в неразвитом состоянии. Зависит, конечно, от культуры чувств.
Щеки Никиты пылали,
- Где уж нам уж,- сказал он самолюбиво,- по части чувств. Не годимся. Темные.
Домовая Фея спокойно кивнула головой, точно не замечая его раздражения.
- Да, у тебя невысокий эмоциональный потолок, верно. Но люди ведь меняются... Надо только хорошенько перему читься,- сказала она холодновато, отчетливо,- и все придет Тебе сейчас больно? Голос смягчился, звучал опять серебристо, музыкально. - Но ведь это плодотворно, поверь мне, Никита. Ведь только тот, кто знает боль, может понять боль другого. Сострадать... со-страдать... в основе лежит глагол - страдать. Маленькое грамматическое наблюдение. А тот, кто не способен понять, почувствовать боль другого, пережить ее как свою,- относится ли он вот»бще к семье людей?
Бегло коснулась пальцем своего лба, переносицы... и там проступил... как будто проступило что-то блестящее, светящееся. Или нет? Вроде полукружье. Никита сомневался: переливается, то есть оно, то нету его, пропало. У индианок на этом месте точка, но тут не точка совсем, и потом - какая же она индианка?
- Сколько раз мне случалось наблюдать... и при свете свечей, и при свете костра... Человек идет навстречу боли смерти... ради человека, ради идеи. Сострадая, идет страдать,- Опять это серебристое журчание, струение слов, сливающееся с игрой солнечных бликов, дрожанием тополиной листвы.- Человек отдает ту драгоценность, которая у него есть: жизнь.- И добавила совсем тихо, неожиданно печально и нежно: - Бессмертным нечего дарить. Они беднее.
К скамейке подкатился мяч, он лежал у ног Никиты. Толстый мальчик в штанишках с бретельками хотел его взять, но не мог, каждый раз натыкался на невидимую стену, которая отгораживала скамейку. Фея как-то облегченно, жизнерадостно засмеялась (совсем юный смех). Прошептала слово, оканчивающееся на «икс», дунула, мяч подскочил и прыгнул прямо мальчику в руки. Тот, обрадованный, убежал.
- Ну, а если это все-таки Любовь...- начала Фея задумчиво, опять дотронувшись пальцем до переносицы,- Тогда, конечно...
И не закончила фразу.
- Как? Как? - воскликнул ошеломленный Никита.
- Если это Любовь Сутырина... ну, Люба из Берендеева, что остановилась у Муси...
- Вы думаете...- сбивчиво бормотал Никита.- Вы считаете...
Но она, казалось, не слушала его. Рассеянно шевелила носком туфли сухой лист, упавший на землю.
- Девушка уезжает сегодня. Жаль.- Отогнула длинный рукав черного платья, посмотрела на свои большие деловые часы с секундной стрелкой на широком ремне,- Поезд отходит... отходит в три тридцать одна. Можно еще поспеть,- И добавила как-то странно, напевно: - Поспеет кто разом обуздает коня уздой неузданой, оседлает седельцем неезженым... поскачет, не рассчитывая и не раздумывая... не торгуясь с судьбой...
Никита вскочил на ноги. Он не раздумывал и не рассчитывал. Не торговался с судьбой. Напоследок ему показалось, будто фея со своей умной полуулыбкой тихонько, хрустально приговаривала: «Через леса дремучие, через пески зыбучие, через долины ровные, через потоки горные...» Впрочем, разбираться с этим было некогда. Он уже торопливо шел по дорожке к воротам. Приостановился, обернулся через плечо.
- Како-ой вокза-а?..
Ответила она? Или он угадал, прочитал мысленно ответ?
Или просто все знал наперед?
* * *
А в это время над улицами города пролетал волшебник Иванов, заткнув бороду за пояс блузы, чтоб не мешалась. На этот раз блуза была плотная, бархатная (по случаю осени).
Неожиданное прибытие отца из Арктики несколько задержало волшебника Иванова, нарушило распорядок дня. А день был не простой, особенный... один из последних дней августа, последний день сказки... день больших испытаний для Никиты.
Что говорить, Теффик прав: он, Иванов, действительно не мастер дебютов, в начальной стадии интриги одно проворонит, упустит, другое так запутает, что сам Совет Старейшин в своем полном составе не смог бы быстро разобраться. А тут еще бюрократизм в этой Конторе Снов, нелепые придирки, задержки... Однако никто не может отрицать, что в миттельшпиле он много крепче, почти не делает новых ошибок, старые, наоборот, исправляет, а что касается эндшпиля - то это его сильное место. О, конечно, он не смеет равняться с великими, увековеченными Шекспиром, такими, как Пек или Ариэль. Однако кое-что забавное и вместе с тем поучительное, надо признать, делается и в наше время. И не без блеска, а?..
Снизившись над тем двором, где жил Никита, Иванов сделал круг на уровне второго этажа, чтобы прояснить
