Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний день сказки? Последний день твоей надоевшей службы, трудной лямки? Правильно. Но он еще не кончен этот день. Еще много чего должно произойти.
Недалеко от бойлерной, на своей всегдашней излюбленной скамейке, пристроенной к стволу тополя, сидела Домовая Фея. Когда мимо проходил Никита, она подняла на него глаза. Ничего не было сказано между этими двоими, никакого знака не подала женщина с ярко белеющей прядью в гладко затянутых темных волосах. Но после короткой заминки Никита, вздохнув, сел с ней рядом. Он и сам не мог бы объяснить, почему это сделал.
Нависло неловкое молчание. То есть неловко, собственно говоря, было одному Никите. Домовая Фея сидела как ни в чем не бывало, непринужденно, в свободной позе, и разглядывала свои маленькие крепкие белые руки, скрещенные на черном платье.
Тень от бойлерной, уже основательно удлинившись, хотела, но еще не могла лизнуть языком край асфальтовой дорожки. Дворник поливал из шланга траву, разбрызгивая сверкающее серебро воды, Никакого знака не подала Никите соседка, даже не посмотрела на него, не повернула головы в его сторону. Но Никита стал рассказывать. Давняя памятная поездка в вагоне метро... отражение девушки в темной воде оконного стекла... поиски... Жуков и костлявый, вертлявый фотограф, металлолом... неприятности, мытарства последних недель... окончательный и бесповоротный разрыв с лучшим другом. Домовая Фея слушала, не поднимая глаз. Иногда как будто улыбалась - так, слегка, невзначай; иногда принахмуривалась, но, впрочем, тоже мимолетно. Или это просто игра теней на ее лице? Говорить ему было удивительно легко - начнет фразу, а вроде бы и кончать не нужно, все ясно, все уже высказано, выслушано, понято. Только слушала ли она? Или, может быть, угадывала, считывала мысли на расстоянии? Или просто все знала наперед?
Когда Никита кончил, Домовая Фея сняла со своего опрятного черного платья незаметную летучую паутинку осени. Положила на ладонь, дунула, проследила за ней глазами - куда полетит, И заговорила о чем-то своем, что не имело никакого отношения к Никите, его трудной исповеди.
- Да, я знала деятельность куда более блестящую, поле деятельности куда более широкое.- Ее негромкий голос звучал удивительно мелодично, в нем было что-то от журчания воды, бегущей по камням,- А здесь мой мир ограничен.-Она обвела глазами двор,- Но везде есть место для деятельного добра. И необходимость в нем. Счастлива ли я? - Ее лицо немного затуманилось, выпуклый чистый лоб тронула рябь морщин, которые, впрочем, тут же исчезли.- Поэт сказал: на свете счастья нет, но есть покой и воля.- Она повторила неторопливо, раздумчиво: - Покой и воля.,.- Спросила не то Никиту, не то себя: - А может быть, приходит время, когда именно это и начинаешь называть высоким словом: счастье?
О чем она? Никите трудно было сосредоточиться. Странное дело: смысл этих струящихся, журчащих фраз ускользал от него, был неуловим, растворялся во всем, что его окружало, оставалась только музыка хрустального прохладного голоса... музыка пляшущих на земле пятен света и тени, музыка шевелящейся, дышащей, одушевленной листвы, живая, дрожащая музыка сверкающих осколков воды над концом шланга.
Так все-таки слышала Фея, что он ей только что говорил? Или нет? И говорил ли он действительно? Никита сейчас ни в чем не был уверен.
А она продолжала все тем же ровным, чистым голосом, но уже о чем-то другом, новом, тоже не вполне понятном Никите, ускользающем:
- Введение в этику... Да, небезопасный курс. Можно ушибиться. Так бывает. Сколько раз мне случалось наблюдать... и при лучине, и при керосине... и при свечах... - Казалось, она раздумывала вслух, не замечая Никиты, сидевшего рядом,- Правда, случай рядовой, уровень довольно элементарный,- Мельком глянула на Никиту. Вздохнула, хотя, кажется, с полуулыбкой.- Что поделаешь? Но проснулся... все-таки проснулся...
Это уже о Никите. Да, она теперь говорила о нем, и что-то очень важное, объясняющее... Никита силился понять. То как будто начинал брезжить свет, смысл, а потом опять нить терялась... Эх, если бы поймать, ухватить!
- Одолеваем начальные страницы букваря? Правда, с кряхтением, но это ничего... Бывает,- Умная улыбка тронула, сморщила ее губы, обозначилась уже явственно. Она обмахнула лицо старомодным платочком, отделанным пожелтевшим кружевом, согнала улыбку,- А есть другие, куда более искушенные...- В ее серебристом голосе послышались строгие нотки,- Умеют ценить красоту... собирают офорты Рембрандта, наслаждаются со знанием дела закатом, безупречным лицом женщины... и при этом равнодушны к чужому горю, мирятся в жизни с тем, что нарушает-гармонию, даже не пытаются помешать злу! Разве это не уродство? Аморально. С таких спросится трижды, пятикратно. С такими...- Она оборвала сама себя, приложила палец к губам.- Ш-ш! Послушаем немного тишину. Это необходимо.
Наступило молчание. Никита старательно вслушивался. Тишина, ты лучшее из всего, что слышал. Откуда, из каких глубин в нем всплыли эти удивительные слова? Незнакомые. Он их не знал, никогда не читал. Готов был голову дать на отсечение, что это так. А вот всплыли, пришли на ум...
Фея пригладила свои и без того гладкие волосы, стала деловитой.
- Поговорим о тебе. О твоих заботах. Ты ведь брат Жени? Так? Старший брат. Никита?
- Да. Никита Иванов. Из корпуса «Б».
- Иванов... Иванов...
Она почему-то вздохнула. И тут же принахмурилась, стала как будто выше ростом, суровее. Что-то даже величавое появилось в ее осанке, манерах.
- Я звала тебя. Через Женю. А ты не пришел.
Никита вспомнил, что довольно давно, кажется, еще в июне, Женька несколько дней подряд твердил: «Слушай, Домовая Фея хочет тебя видеть. Хочет с тобой поговорить. О чем? Да не знаю я. Ты бы подошел к ней. Ее так все уважают, ей никто ни в чем не отказывает». Никита тогда отмахнулся: «Будет просить, чтоб я какой-нибудь грибок обивал железом да раскрашивал? Обойдутся без меня». И не захотел больше об этом разговаривать.
Теперь он смиренно наклонил перед ней свою гордую голову:
- Да, виноват. Не пришел. Простите, Марья Моревна.
- Василиса Мелентьевна,- поправила она мимоходом,- Когда зовут, надо идти, Никита. Закон человеческого общежития. Действителен на полюсе и на экваторе. Возможно, тебя зовут, чтобы попросить о помощи.- Помолчала.- А возможно, чтобы оказать помощь... Не помочь, не прийти на помощь - значит обидеть других. Не принять помощь - значит обидеть себя. Не обидел ли ты себя, Никита Иванов из корпуса «Б»?
Она внушала невольное почтение. Умела заставить себя слушать, не повышая
