Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны - Джек Нусан Портер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как мы несколько дней добывали взрывчатые вещества, к нам пришел Сёмка Бидерман, двенадцатилетний мальчик из Маневичей, и сказал: «Хватит с меня работы с Шимоном и заботы о лошадях. Я остаюсь с тобой. Я знаю, что нужен еще один человек, и я буду этим человеком, по собственному желанию!» Так и работала наша группа из трех парней. И еще: даже кухарка Нечамка относилась к нам с большим уважением. Сёмка смеялся: «Она кормит нас лучше, потому что видит, что мы на пути в грядущий мир, и хочет, чтобы мы договорились о хорошем месте для нее в райском саду и замолвили за нее слово перед Владыкой Вселенной».
Осталось восемь снарядов, к которым майор запретил прикасаться, так как они, по его оценке, были слишком опасны. Он был специалистом в этом вопросе.
Мы подготовили новый транспорт и вечером сидели с отрядом на отдыхе, когда вернулся майор. Он огляделся и обратился ко мне, назвав, по обыкновению, мою еврейскую фамилию Рабинович. (В лагере считали, что он еврей.)
– Какая прекрасная лунная ночь! Нам нужна взрывчатка. Давай попробуем открыть один из запрещенных снарядов. Иди один, чтобы, если, не дай бог, что-то произойдет, была только одна жертва, ради родителей и ради вашего народа, – он всегда добавлял «ради вашего народа».
Это был канун Пасхи. Примерно через час я вернулся и доложил, что мне действительно удалось высвободить из одного из снарядов «голову». Майор прямо сиял от счастья.
– Иди в отряд, Рабинович. Завтра поработаешь и приготовишь столько, сколько получится.
На следующий день он пришел к нам и осмотрел снаряды.
Один из них, самый ржавый, он приказал нам отложить в сторону и не трогать. «Это приказ!» Это было на второй день Пасхи. Сёмка сказал себе: «Как жалко! Мы холодным способом извлекаем из такого снаряда около восьми килограммов взрывчатого вещества. Можно было бы взорвать им целый поезд, а еще, возможно, и немцев внутри него. Как жалко вот так его оставить». Но приказ был его не трогать.
На следующее утро прибыл майор Махмед с Костиным, штабным командиром партизан. Сёмка напевал песенку, но сразу перестал.
– Доброе утро, мальчики! Сёмка, почему ты перестал петь? – спросил он.
– Живот заболел, – ответил Сёмка.
– Хорошо. Я приведу тебе красивую девушку!
А Костину сказал:
– Глядите, говорят, что евреи трусы. Но посмотрите, какую опасную работу выполняют эти еврейские мальчики! Кто еще мог бы это сделать?
А нам:
– А для вас, ребята, у меня есть новости. В Варшаве вспыхнуло восстание. Мужественные евреи поднялись и нанесли удар по немцам. Они храбро стоят против полчища немцев. Об этом говорят по московскому радио. Слушай, не трогай этот снаряд! Это приказ! – повторил Махмед, предупреждая нас.
Майор и Костин вышли довольные из нашей мастерской. Сёмка снова обошел снаряд, бормоча.
– Восемь килограммов взрывчатого вещества! Разве мы здесь не для того, чтобы отомстить? – сказал он нам, и детская улыбка и серьезное взрослое выражение сошлись на его лице, когда он ушел от нас.
Прошло немного времени, как раздался громкий взрыв. Последовали огонь и дым. Я думал, что немцы атакуют. Но тут мы услышали голос Сёмки:
– Мама! Волович! Ративен! (спасите).
Кругом горела взрывчатка, которую мы достали и разлили по формам. Прибежал майор и закричал:
– Бегите!
Я закричал:
– Какая пустая трата материала!
– Делай что хочешь! – крикнул Махмед.
Волович побежал за помощью. Мы удалили взрывчатку, перевернув котел с водой, который мы использовали для извлечения материала. Мы быстро вынули снаряд из кипящего котла. Только после этого мы потушили огонь.
Сёмка лежал на земле с вывернутыми кишками. Он был полностью разорван на куски, он ослеп.
Он был просто куском мяса без ног и рук. Только его рот все еще умолял: «Спаси меня, застрели меня, отомсти. Шма Исраэль» («Слушай, Израиль»). Это были его последние слова. Майор достал маузер и попросил Костина застрелить Сёмку. Костин отвернулся и выстрелил в него. Воцарилась тишина. Лишь его последние слова еще эхом отдавались в лесу, и до сих пор спустя годы я слышу их: «Немт никомех [„отомсти“], Шма Исраэль!..»
Днем мы привезли Сёмку к месту захоронения. Нас, двух его соратников, не пустили на его похороны. Пришлось продолжать работу. Срочно требовалась взрывчатка.
В этот же день в лагерь прибыла группа евреев из Трояновки. Майор представил нам юношу 16 лет, высокого роста, с сильным характером. Его звали Пайскех. Мы подружились. Всю его семью убили. Его брат погиб в бою с немецкой и украинской полицией. Пайскех присоединился к нам, чтобы отомстить за их кровь.
Майор приказал нам перенести мастерскую подальше от лагеря, чтобы это место не напоминало нам о Сёмке. Тем временем Воловича перевели в отряд Соколова, один из наиболее крепких и выдающихся отрядов.
Мы снова были втроем. Арелех готовил ящики, а мы занимались снарядами. Время шло. Мы действовали более осторожно и никогда не работали вместе. Мы внесли некоторые улучшения в заливку материала. Майор приходил к нам каждое утро. Однажды утром Пайскех что-то напевал. Когда появился майор, он перестал петь.
– Почему ты перестал петь, Пайскех?
– Живот заболел.
– Я приведу тебе красивую девушку! – сказал майор.
После полудня мы с Арелехом освобождали головки снарядов, а Пайскех перевозил материал в повозке, запряженной лошадьми. Внезапно появился Пайскех без телеги и лошадей. Он сказал, что была тревога и лошадей у него забрали. Как раз в этот момент я освобождал головку снаряда.
– Дай мне. Я тоже хочу проверить свои силы. У меня тоже есть свой счет с немцами. Я тоже еврей! Они моих тоже убили. Всех евреев Трояновки и Маневичей.
Слезы подступили к горлу, но он сдержал их. Ни один боец не позволит себе слезу.
Я дал ему снаряд и отошел от него. И вдруг раздался громоподобный взрыв! Без единого звука и стона. Тишина. От Пайскеха не осталось и следа. Я успел услышать из его уст только одно слово: «Месть!»
Сёмку разорвало по ширине, а Пайскеха вдоль[83]. Вместе они составляли длину и ширину. Останки были собраны и доставлены к месту захоронения.
Группа продолжила свою работу. К нам привезли Исроэль-Хирша Флеша, 20 лет, из Маневичей. Меня перевели в отряд Воловича. Помню, перед этим мы попытались достать взрывчатку из немецкого снаряда и чуть не отравились; наши лица стали бледно-зелеными, как лайм, а наши языки стали совершенно синими. С большим трудом мы спаслись от
