И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

Пьер Сеньер на дочь не смотрел, змеиным взглядом исследуя лицо каждого циркача, сидевшего на трибунах. Теперь он, взгляд, вновь приобрел тот ужасающий и пробирающий до костей вид, который наблюдал Омар при первой встрече с Хозяином. Бен Али догадался, что таким образом Сеньер полностью прочитывал душу человека. Будто впрыскивал ментальный яд, смотрел он даже на своего шпрехшталмейстера, и даже он, Буайяр, почувствовал, что судьба его висит на волоске, который в любую минуту мог быть обрезан всего одним словом всего одного человека. От того, что сделает в эту минуту Сеньер, зависела жизнь буквально каждого человека в цирке.

– Это так, дитя мое, – пугающе ответил Сеньер, – пройди в свой шатер, здесь скоро будет вершиться суд.

«Как и сказал Омар», – пронеслось в голове у Марин. Она смотрела на отца, пытаясь уловить ход его мыслей. Однако ничего не выходило.

– Я никуда не пойду, – уверенно произнесла Марин.

Резко взгляд Сеньера опустился на Марин. Девушка вздрогнула, увидев его мертвые глаза, выражавшие только лишь чудовищную жажду крови. Марин испугалась взгляда отца и поспешила убежать за кулисы. Там она, слегка выглядывая, наблюдала за происходящим. Сеньер же вышел на середину манежа, рядом с горелым телом Альберта Рохмана. Он потыкал конечности мертвого картежника тростью, после чего подозвал к себе Мишеля Буайяра. Старик что есть мочи прибежал к Хозяину.

– Что же тут произошло, Мишель, – спросил Сеньер старика в привычной манере, не смотря на человека, к которому обращался.

– Несчастный случай, мой господин, – сильно дрожащим голосом ответил Буайяр, – Альберта Рохмана предупреждали, что его затея с торжественным уходом сквозь струи огня не увенчается успехом, особенно после того, как на него опрокинулась банка с керосином.

– Неужели? – еще медленнее спросил Сеньер и улыбнулся краями рта, – банка сама взяла и опрокинулась на него? Без видимой причины?

«Все, он решил, кого будет карать», – с ужасом отметил Омар, подходя чуть ближе. Сеньер выследил среди циркачей Алекса Моррейна и быстрым движением руки вызвал его на манеж. Моррейн шел, казалось, достаточно уверенно, однако внутри себя он ощущал невероятный страх. Он небезосновательно полагал, что виновником смерти Рохмана запросто мог стать сам, так как не следил за номером, когда это было необходимо.

– Скажи мне, Алекс, – обратился Сеньер к Моррейну, подошедшему на место, – как скончался Альберт Рохман?

Алекса объял нестерпимый ужас, дар речи на несколько секунд пропал, а по спине прошел холодный пот. Хозяин смотрел ему прямо в глаза, не моргая и не двигаясь. Во рту у Алекса стало очень сухо, воздуха не хватало, но даже сделать вдох было страшно. Вдруг Сеньер ударил его тростью по ногам, от чего Моррейн упал на колени.

– Ну что же ты молчишь, словно рыба. Не надо боятся, я задал очень легкий вопрос, на который врач должен ответить. Но я не собираюсь ждать ответа слишком долго.

– Он…сг…сг… – заикаясь, начал говорить Алекс.

– Ну, ну, говори.

Сеньер еще раз ударил Моррейна, и тот упал уже полностью. Сеньер же вдавил трость Алексу в спину, от чего последний неистово закричал.

– Да говори же ты, собака! – неожиданно крикнул Хозяин, – иначе я тебе прямо здесь голову отверну!

– Он…сгорел, – наконец произнес Алекс, – скончался от полученных ран в результате возгорания на собственном теле…

Сеньер позволил Моррейну подняться, после чего произнес:

– И чего боялся, не пойму. Теперь же я хочу услышать, а главное, увидеть тех извергателей, что поспособствовали наступлению такой бесславной гибели и массовому бегству наших посетителей.

Теперь Хозяин ждать не собирался. Извергателей быстро нашли надзиратели и притащили на манеж. Они находились в истерике, рыдали, молили о прощении и сострадании. Марин выглядывала из-за кулис, надеясь застать весь процесс, происходивший в тот момент. Сотрудники цирка, сидевшие на зрительских трибунах, пребывали в необъятном ужасе, однако старались этого никак не показывать, поскольку надзиратели наблюдали за каждым их движением.

Пьер Сеньер подошел вплотную к извергателям. Одного из них он схватил своей рукой, одетой в черную перчатку, за подбородок и приблизил к себе. Казалось, что теперь огонь извергал сам Сеньер из своих глаз, прожигая саму душу этого несчастного. Бедолага будто оказался зомбирован, потому как перестал выражать всякие эмоции, а лишь широко распахнутыми глазами отвечал на застывший взгляд Хозяина. Так продолжалось с минуту. Все это время второй извергатель стоял на коленях и едва заметно молился. Это заметил Сеньер, сразу отпустив того извергателя, которого держал за подбородок.

– Есть ли смысл в том, – язвительно сказал Сеньер, подойдя к молившемуся парню, – чтобы в Раю молиться Господу?

– Есть, ведь мой Господь, – будто фанатик, произнес парень, – стоит прямо передо мной, отвечая на мою молитву.

Сеньер довольно ухмыльнулся, однако сразу изменился в лице и приказал привести тех униформистов, что столкнулись с Альбертом Рохманом за кулисами. Поиски их также долго не длились. Надзиратели вывели их на манеж, как вдруг один из них, а их также было двое, вырвался из тисков охранников и пустился к центральному выходу из Большого шапито, надеясь сбежать. Тотчас на него было устремлено внимание всех циркачей, из-за чего Пьер Сеньер, казалось, на долю секунды занервничал. Но сразу же вновь ухмыльнулся, потому что знал, чем обернется столь дерзкая попытка сбежать из Рая.

Как только беглец добежал до выхода, раздался оглушительный выстрел, от чего тот остановился. Опустив взгляд, он увидел, как из живота стали сочиться струйки темной крови. Обернувшись, он заметил, как подле Пьера Сеньера оказалась фигура Эмиля Луа, который держал в руке револьвер. Спустя секунду из револьвера вновь выскочила пуля, раздался оглушительный выстрел, и беглый униформист упал замертво, поскольку на сей раз пуля оказалась у него во лбу. Два надзирателя, уже других, не тех, что вели этих униформистов, подошли к убитому и, взяв за ноги, поволокли на манеж. Со стороны трибун такая возможность была, потому что у оградительной сетки имелась своеобразная дверь, запертая на два замка, ключи от которых хранились у шпрехшталмейстера, который незамедлительно поспешил ими воспользоваться. Тело кинули у ног Алекса Моррейна, который продолжал стоять на том же месте. Теперь ему всерьез показалось, что виновником всего произошедшего определили его. Либо же Хозяин так издевался над ним. В любом случае, на манеже теперь лежало два трупа – один сгоревший заживо, другой – застреленный. Пьер Сеньер повернулся к Моррейну и утробным голосом, полным безразличия и болезненной усталости, сказал:

– Доктор Моррейн, определите, подействовало ли к больному примененное лекарство?

Алекс со страху сглотнул.

– Ка…какое лекарство?

– Которое может и в твоей голове оказаться, дурень, – произнес Сеньер.

Моррейн