Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина

Мане, — я всего лишь хочу объяснить тебе Влад, сын Влада, что справедливым государем быть лучше, чем добрым. Посмотрим, примешь ли ты этот мой совет, но я советую тебе от чистого сердца.

— Мда, я удивлён, — задумчиво проговорил Влад. — Я-то думал, что предатель, который ищет прощения, должен у меня в ногах валяться, а он даёт мне советы.

Боярин покачал головой:

— Мой сын Драгомир, когда вернулся из Сучавы, сказал, что ты ждёшь от меня только одного — правды. Так вот тебе моя правда. Вот тебе я — таков, как есть. Я не пытаюсь притвориться иным, чтобы вызвать у тебя жалость. Я не лью бабьих слёз, как этот Миклие, которого ты видел не так давно. Тебе хочется, чтобы я стал похож на него? Признайся ведь — не хочется. Знаешь, почему его не взяли в сообщники, когда требовалось отравить твоего отца? Этот Миклие ничего бы не сумел сделать. Он ни на что не способен — ни на предательство, ни на геройство. Не способен ни на что! Ты поверил бы, если б я притворился таким?

Влад вспомнил свои собственные слова, когда спрашивал у Миклие ещё в Сучаве про смерть своего отца, брата и нескольких бояр: "Ты попытался предотвратить хоть одну из смертей!?" Это казалось созвучно с тем, что теперь сказал Мане. Миклие не сумел предотвратить что-либо, потому что не был способен на самоотверженный поступок так же, как не был способен на предательство, а Мане — предатель и убийца! — по сравнению с этой размазнёй вызывал больше уважения. Да, он вызывал и ненависть, но вместе с тем уважение.

Влад, наконец, опустился на скамеечку возле стены и сказал:

— Присядь, честный предатель. Присядь и расскажи мне то, что я хочу знать.

Мане тяжело опустился на табурет. Пожилому боярину уже давно требовалось присесть, но он держался из гордости, и это Владу почему-то тоже понравилось.

— Что ты хочешь знать? — спросил боярин. — Спрашивай, и я отвечу, ничего не утаю.

— Ты ненавидел моего отца? Ненавидел, несмотря на его доброту к тебе?

— А если я скажу "да", ты решишь, что я гнуснейший из людей?

— Только гнусный человек отвечает ненавистью на добро, — сказал Влад. Он бы прокричал это, но помнил, что в трактире посреди ночи кричать не следует.

— Будь она проклята, эта доброта, — проскрипел Мане. — Тебе никогда не постичь, Влад, что чувствует человек недооценённый. Твой отец не верил, что я могу многое. Я получил своё место в совете так, как если б мне сделали одолжение, и в этом состояла несправедливость. Если б меня оценивали по способностям, я поднялся бы при твоём родителе гораздо выше. Однако меня не оценили. Твой отец проявил снисходительность и доброту, но всё во мне возмущалось этому. Когда тебя недооценивают и в то же время совершают благодеяние.... Тебе не постичь.

— Отчего же? — задумчиво произнёс Влад. — Вот это я как раз понимаю. Янош Гуньяди меня недооценивает. А однажды он, проявив милость, изгнал меня из Трансильвании, когда мог казнить. Владислав меня недооценивает. А ты, Мане Удрище, когда перестал меня недооценивать? Давно ли?

— С тех пор, как узнал, что ты приобрёл в Сучаве дом, — сказал Мане. — Я также узнал, что ты заранее набираешь бояр в совет, и мне стало ясно, что ты проявляешь выдержку и рассудительность, которых прежде не было. В прежнее время ты пытался решить всё наскоком и наконец понял, что с наскока ничего не делается. Как видно, с тех пор, как брашовяне и Янку преподали тебе урок, ты поумнел. Только глупец приехал бы в Брашов, надеясь нанять там войско и с помощью этой рати свергнуть Владислава.

— В Брашов я приезжал совсем не за этим, — возразил Влад. — Я не собирался нанимать войско.

— Да? — с сомнением спросил Мане. — А ведь это было бы очень похоже на тебя прежнего. Очередная безрассудная выходка, попытка решить всё быстро и с наскока.

— Ах, ты ещё и воспитываешь меня, — удивился Влад. — Предатель, который погубил моего отца, моего брата, а также Нана, то есть моего несостоявшегося тестя, указывает мне, как жить. Ты не просто советы мне даёшь. Ты ещё и поучаешь!

Последние слова в тишине ночи показались слишком громкими, поэтому Дракулов сын, запоздало спохватившись, решил помолчать.

— Не хочешь — не слушай, — буркнул Мане. — Но если бы ты оставался тем безрассудным юнцом, которым был, когда пришёл с турками в Тырговиште, я бы с тобой даже разговаривать не стал.

Дракулов сын удивлённо повёл бровью:

— А как же слова твоего сына Драгомира о том, что ты хочешь исправить вред, причинённый моей семье, и тем самым заслужить себе место в раю?

— Нет смысла помогать глупцу, — ответил Мане. — Всё равно ничего не выйдет. К примеру, твой отец был глупцом. Когда Янку задумал заменить его Владиславом, я не смог бы помочь твоему отцу, даже если б хотел.

— Ты не просто не помог, ты погубил моего отца, — Влад почувствовал, что сохранять спокойствие становится всё труднее, а ведь он обещал, когда увидит этого боярина-предателя воочию, не проявлять гнева. — Ты погубил его. Ты возглавил заговор.

— А знаешь, откуда я узнал, что Янку собирается прийти в Румынию с войском и свергнуть твоего отца с престола? — Мане снова усмехнулся.

Влад вспомнил своё давнее предположение, что боярин, наверное, узнал всё случайно от некоего трансильванского купца, приехавшего приобрести пчелиный воск или нечто другое, что производилось в Маневом поместье. Вот почему дальнейшие слова Мане оказалась для Влада неожиданными.

— Ещё давно, — сказал боярин, — когда твой отец только поссорился с Янку, я завёл себе в Брашове осведомителя, которому регулярно платил, чтобы узнавать новости из-за гор. Я надеялся выслужиться у твоего отца, сообщая ему новости, однако ничего не добился. Сведения, которые я сообщал на советах, не ценились. Да ты и сам это помнишь, ведь ты уже в отрочестве присутствовал на советах и сидел слева от родительского трона.

— Честно говоря, я не помню, что такого ценного ты сообщал, — сказал Влад.

Мане закусил губу, и даже при неверном свете свечи было видно, как он побагровел лицом.

Наконец, боярин совладал с собой и спросил:

— А ты помнишь, что Владислав — не первый