Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина

Здоровяк говорил по-румынски, но его манера произносить слова выдавала в нём инородца — серба. Много сербов переселилось в Трансильванию с тех пор, как турки начали совершать походы в сербские земли, и Мане об этом знал, так что ничего не заподозрил.

Не вызвало удивления у боярина и то, что серба в качестве слуги сопровождал не такой же серб, а румынский паренёк. Если серб являлся купцом, то удивляться не стоило, ведь купцы брали к себе в слуги всех подряд, а не только соплеменников, как делала сербская знать, даже оказавшись на чужбине.

Не вызвал подозрения у Мане и третий посетитель, который тёмной тенью прошёл в трактир вслед за первыми двумя и молча сел в углу. По поведению этого третьего нельзя было понять, являлся ли он спутником шумного серба или приехал сам по себе, однако небрежный взмах руки, подозвавшей трактирщика, не позволял принять такого посетителя за ещё одного слугу, как паренька-румына. Третий прибывший казался человеком важным.

Впрочем, Мане особо не разглядывал новоприбывшую троицу. Его слишком занимали собственные мысли, не оставляя времени пристально изучать всех, кто входил в трактир. Из-за тяжких дум даже спать, несмотря на поздний час, расхотелось, и потому боярин сидел, пока один из его челядинцев не напомнил, что вставать завтра придётся рано, да и комната наверху для господина давно готова.

Вот тогда-то Мане Удрище устало поднялся и, следуя за слугой, несшим свечу, неторопливо пошёл по лестнице на второй этаж.

Откуда-то налетел сквозняк; боярин остановился, чтобы запахнуть шубу, а меж тем за спиной послышались шаги. Мане подумал, что по лестнице начал взбираться другой постоялец, тоже пожелавший подняться в свою комнату, поэтому боярин, продолжив путь наверх, решил поторопиться. Несмотря на то, что высокопоставленному человеку — да к тому же пожилому! — следует проявлять степенность, очень неприятно было чувствовать, что за спиной у тебя находится кто-то, и оттого Мане поднялся по лестнице со всей возможной поспешностью.

Человек, шедший позади, не отставал, а когда Мане ступил на половицы второго этажа, то оказался даже задет локтем этого неизвестного преследователя, протиснувшегося вперёд.

— Вот наглец, — проворчал Мане больше для себя, поскольку полагал, что незнакомец может и не понять румынскую речь. — Все вперёд лезет.

— Ты ведь и сам таков, — вдруг по-румынски ответил наглец, повернувшись. — Ты не согласился занимать последнее место в совете. Тебе захотелось занять первое.

Мане Удрище опешил, пристально взглянул в лицо нежданному собеседнику и вздрогнул.

— Знобит тебя, Мане Удрище? — спросил незнакомец и добавил. — Мне и самому на тебя смотреть холодно. Как ни гляну, тоже знобит, — он зябко передёрнул плечами.

— Ты кто? — спросил боярин, но спросил больше для порядка. При свете свечи, которую держал Манев слуга, слишком ясно проступали в незнакомце знакомые черты.

— Я сын того человека, ныне покойного, которого тебе напоминаю, — прозвучал ответ. — Ты не узнаёшь меня, Мане Удрише? Мне было пятнадцать лет, когда мы виделись в последний раз. Ты среди прочих провожал меня, когда я с отцом поехал в Турцию. Помнишь?

Боярин поклонился в пояс:

— Прости, что сразу не узнал, господин Влад, сын Влада. Но ведь ты передал, что будешь ждать меня близ Брашова...

Влад не дал собеседнику договорить:

— До Брашова и здесь близко — всего один день пути. Пусть это не то место, но оно, как мне кажется, для разговора ничем не хуже.

Мане промолчал. Он предпочёл бы беседовать не в такой поздний час и на свежую голову. Знал бы, что встреча состоится сегодня, конечно, не стал бы пить вино, даже разбавленное, однако выбора уже не осталось.

— Пройдём-ка в твою комнату, — сказал Влад. — У меня в этом трактире комнаты нет, а в коридоре беседовать неудобно.

Боярин кивнул, его челядинец пошёл вперёд по коридору, следом — Влад, следом — сам Мане, а тут по лестнице поднялся Войко, и тогда пожилой боярин понял, кем являлся "сербский купец" на самом деле.

Затем Мане и Влад прошли в комнату, а слуги остались снаружи. Войко за плечо придержал Манева челядинца, хотевшего было зайти, и сам тоже остался в коридоре — охранять покой господина, пусть эта предосторожность казалась излишней. Мане Удрище не привёл с собой тех, кто хотел бы поймать Дракулова сына, и Войко об этом знал, поскольку вместе с Нае исследовал всю окрестность вокруг трактира прежде, чем в него так шумно ввалиться.

* * *

Пожилой боярин поставил свечу, взятую из рук челядинца, на стол и остановился, ожидая, пока собеседник куда-нибудь присядет, ведь садиться, пока твой будущий государь на ногах, не полагалось.

Увы, будущий государь садиться не спешил. Глянув на небольшую лавочку у стены, на табурет посреди комнаты, на два резных кресла возле стола и, наконец, на кровать, которая тоже могла служить сиденьем, Влад никуда не присел и просто опёрся спиной о стену, скрестив на груди руки.

— Что так хмуро смотришь, Мане? — насмешливо произнёс он. — Не рад меня видеть?

Боярин действительно смотрел хмуро:

— Я полагал, что при встрече ты станешь спрашивать меня не об этом, Влад, сын Влада. Неужели, тебе вправду любопытно, рад ли я?

— Конечно, — ответил Влад. — Мне весьма любопытно, что чувствует предатель, встретившись с сыном того, кого предал.

— Чувствует надежду, — ответил Мане.

— Надежду на что? На прощение?

— Надежду на то, что сын окажется не таков, как отец.

— И в чём же я должен оказаться не таков, как мой отец?

— Я надеюсь, что ты будешь справедливым, — ответил боярин. — Твой отец не был справедлив.

— А я полагаю, что был, — твёрдо произнёс Влад.

— Нет, твой отец не был справедливым. Твой отец был добрым человеком, — Мане не смог удержаться от ехидной усмешки, хоть и понимал, что эта усмешка ему лишь повредит. — Видишь ли, в чём дело, Влад, сын Влада... быть справедливым в равной степени ко всем государь способен. А вот быть добрым одинаково ко всем государь не в силах. Кому-нибудь обязательно не угодишь. И так вышло, что я оказался тем, кому твой отец не угодил. Лучше б он был справедлив. Тогда, наверное, я не сделал бы то, что сделал.

— Хочешь переложить на моего отца вину за своё предательство? — грозно спросил Дракулов сын.

— Нет, — опять усмехнулся