Неизвестный Сталин - Рой Медведев

В течение 1939–1948 годов лингвисты могли работать относительно спокойно, хотя от них требовалось все же формальное признание постулатов «великого» Марра. Главным истолкователем «нового учения о языке» и яфетической школы стал Иван Иванович Мещанинов, который не имел ни авторитета, ни связей, ни амбиций своего учителя. Новый лидер советского языкознания только в 1932 году стал академиком, и ему приходилось соблюдать осторожность и умеренность. Положение изменилось в 1948 году. Печально известная сессия ВАСХНИЛ положила начало погромной кампании не только в биологии, но и в других науках. Кроме борьбы с «буржуазным идеализмом» в это же время проводилась самая решительная борьба против космополитизма, а также против «преклонения перед иностранными авторитетами». В Ленинграде, где я тогда учился в университете, добавилось так называемое «ленинградское дело», затронувшее и партийные, и научные кадры. Многих крупных ученых не только изгоняли с работы, исключали из партии и лишали научных званий, но и арестовывали. Преподавателями и заместителями деканов на некоторых факультетах становились студенты старших курсов, пришедшие из армии. В этой обстановке многие из марристов стали подталкивать Мещанинова на борьбу против противников Марра и за полную монополию «нового учения».

Начало борьбы против «антимарристов» положило заседание ученого совета Института языка и мышления им. Н. Я. Марра и Ленинградского отделения русского языка АН СССР. Основной доклад сделал здесь Мещанинов. Он обрушился на реакционных языковедов, которые продолжают «отжившие свой век традиции дореволюционной либерально-буржуазной лингвистики». Острие многих выступлений было направлено против Виноградова и его школы. В список «идеалистов» попали не только такие крупные столичные лингвисты, как А. А. Реформатский, но и многие кавказские языковеды, в том числе Арнольд Чикобава.

Весной 1949 года решения Института языка и мышления были поддержаны руководством Академии наук. Ее президиум на специальном заседании обсудил положение «на лингвистическом фронте» и принял постановление: считать «новое учение» академика Марра единственной материалистической марксистской теорией о языке. Все другие концепции предлагалось решительно устранить.

Наступление марристов почти не встретило сопротивления в самом Ленинграде, где находился центр «нового учения» и где в руках Мещанинова были все руководящие посты на кафедрах и в институтах. Мещанинов возглавлял и Отделение языка и литературы Академии наук СССР. Сопротивление возникло, однако, в Москве, где сложилась очень сильная группа лингвистов и филологов. Но самое сильное сопротивление наступлению марристов возникло на Кавказе, где работали богатые талантами коллективы лингвистов, не разделяющих примитивных теорий Марра.

В Армении ведущим языковедом был Рачия Ачарян, которого считали основоположником армянского языкознания. В молодые годы Ачарян был знаком с Марром и даже пользовался его покровительством. Однако, начав самостоятельные исследования, Ачарян стал критиковать догмы яфетической теории, и еще в 1915 году Марр грубо отверг работы Ачаряна, которым якобы «нет места в серьезном научном деле». Между тем Ачарян получил образование в двух европейских университетах и был академиком не только Армянской, но и Чехословацкой академии. Многотомные работы Ачаряна: «Армянский этимологический словарь», «Армянский словарь диалектов», «Армянский словарь собственных имен», «История армянской литературы» — были уникальными изданиями. Не имела, видимо, аналогов и его «Полная грамматика армянского языка в сравнении с 562 языками». Этот четырехтомный труд пришлось издавать литографским способом, так как автор использовал в нем слова и выражения и из таких языков, для которых не имелось шрифтов ни в одной из типографий Кавказа. В конце 1940-х годов Ачарян был более известным ученым в мире лингвистов, чем Марр или Мещанинов. Но Ачарян был уже болен и стар. Ведущую роль на кафедрах Армении играли его ученики и соратники, среди которых выделялся академик Армянской Академии наук Грикор Капанцян.

Наступление марристов в Армении оказалось относительно успешным. Они не пользовались авторитетом в республике, но их претензии были поддержаны идеологическими службами ЦК ВКП(б). Это обстоятельство оказалось решающим и для первого секретаря ЦК КП(б) Армении Георгия Арутинова. Ачарян и Капанцян были сняты со своих постов, началось изгнание их сторонников из Ереванского университета и Института языка Армении.

Иначе сложились дела в Грузии, где ведущим языковедом считался академик Грузинской АН Арнольд Чикобава, автор ряда словарей грузинского языка и крупный специалист по структуре и истории кавказских языков. Он также не являлся последователем Марра. Этот энергичный и талантливый 52-летний ученый успешно преподавал в Тбилисском университете и имел много друзей не только в научной среде, но и среди партийного актива республики. Добрые отношения связывали Арнольда Степановича с первым секретарем ЦК КП(б) Грузии Кандидом Несторовичем Чарквиани. Чарквиани взял под защиту Чикобаву в самой Грузии и убедил его написать доклад-жалобу Сталину. Конечно, к Сталину шли со всех концов тысячи жалоб и докладных записок, и почти все они оседали без ответа в аппарате ЦК. Но Чарквиани был опытным в таких делах человеком, к докладу Чикобавы он приложил обширную собственную записку, которую он составил совместно с самим Чикобавой. Эта записка содержала и ряд политических обвинений, которые не могли не привлечь внимания Сталина. Она была датирована 27 декабря 1949 года, и уже через несколько дней как доклад Чикобавы, так и записка Чарквиани легли на стол Сталина.

Сталин внимательно прочел полученные им материалы. Они сохранились в его архиве и были тщательно изучены российским историком Б. С. Илизаровым. И на докладе Чикобавы, и на записке Чарквиани имеется много пометок Сталина. Сталина явно заинтересовала поставленная проблема. Он был удивлен, что крупные повороты в целой науке происходят без его ведома. Его раздражало, что Академия наук без его согласия и одобрения объявила «новое учение» Марра «единственной материалистической марксистской теорией языка».

Уже давно Сталин, которого называли величайшим теоретиком и корифеем марксизма, не выступал публично как теоретик. Новых и острых проблем возникало немало: в экономике, в мировом коммунистическом движении, в общественной жизни социалистических стран, в мировой политике. По этим проблемам выступали члены Политбюро: Жданов, Маленков, Вознесенский. Их речи и доклады стали цитировать везде вместе с цитатами из работ Сталина 10—15-летней давности. Все знали, конечно, что Сталин лично одобрил доклад Трофима Лысенко на сессии ВАСХНИЛ, но это была биология, и Сталин воздержался от открытых высказываний в столь специальной области. Языкознание было ближе к кругу интересов Сталина. В прошлом он писал о языке как об одном из важнейших признаков нации. Новое публичное выступление в этой области могло укрепить репутацию Сталина как классика марксизма-ленинизма. К тому же и сама проблема происхождения и развития языков была для Сталина очень интересна.

По свидетельству Илизарова, Сталин в первую очередь очень внимательно просмотрел том 65 в первом издании Большой советской энциклопедии, где имелись такие статьи как «Язык», «Языкознание», «Яфетическая теория», «Яфетические языки». Этот том вышел в свет в 1931 году, и все главные материалы по языкознанию или языковедению были написаны здесь сторонниками Марра. На полях принадлежавшей самому Сталину энциклопедии сохранилось много пометок, сделанных одними и теми же чернилами. Это означает, что Сталин читал их все в одно время. Прочитав статьи в БСЭ, Сталин попросил своих секретарей подобрать ему несколько книг по языкознанию. Некоторые из этих книг он прочел, другие только просмотрел. По пометкам и значкам, которые Сталин имел обыкновение делать в книгах, видно, что больше всего ему понравился популярный курс «Введение в языкознание» Д. Н. Кудрявского, изданный в 1912 году в г. Юрьеве (Тарту). Сталин читал быстро, и чуть ли не ежедневно на столе в его кабинете в Кунцеве появлялась новая стопка книг по языкознанию. «И чего только не приходится читать товарищу Сталину», — говорил своим друзьям Иван Исаков, адмирал флота и начальник Главного штаба МВФ, которого Сталин вызывал к себе для доклада в конце марта 1950 года и который с удивлением увидел на столе Верховного Главнокомандующего множество книг о происхождении языка. Между тем Сталин редко встречался с новыми для него людьми без предварительной подготовки, удивляя их потом короткими, но неожиданно точными замечаниями или вопросами.

В начале апреля 1950 года Чикобаву предупредили о поездке в Москву для встречи с секретарями ЦК. Встреча была назначена на 10 апреля. Вечером этого дня Чикобаву, Чарквиани и еще трех руководителей Грузии привезли в загородную резиденцию Генсека в Кунцево, где их встретили не секретари ЦК, а сам Сталин. Беседа началась в 9 часов вечера. Сталин высказал вначале несколько замечаний и пожеланий по поводу «Толкового словаря грузинского языка», первый том которого только что вышел в свет под редакцией Чикобавы[236]. Книга лежала на столе у Сталина, и было видно, что он внимательно знакомился с этим словарем. После этого перешли к «новому учению о языке». Чикобава рассчитывал уложиться в 20–30 минут, но Сталин прервал его и сказал, что не нужно торопиться. Он слушал внимательно, делая пометки в своей большой тетради и задавая вопросы. Сталин спросил, например, кто из ученых в Москве и Ленинграде является противником учения Марра. Чикобава рассказал об академике В. Виноградове, который испытывал сильное давление. Время от времени в кабинет приносили чай и еду. Услышав, что в Армении сняты со своих постов академики Ачарян и Капанцян, Сталин прервал Чикобаву и попросил связать его с Ереваном. Министры и секретари обкомов и ЦК знали, что Сталин работает по ночам, и также не уходили спать до утра. Состоялся следующий диалог: