Неизвестный Сталин - Рой Медведев

Сталин. Товарищ Арутинов, работают у вас в республике такие люди — Ачарян и Капанцян?

Арутинов. Да, товарищ Сталин, у нас такие люди есть, но они сейчас не работают, их сняли с постов.

Сталин. А кто они такие?

Арутинов. Они ученые, академики…

Сталин. А я думал бухгалтера, в одном месте снимут, в другом устроятся. Поторопились, товарищ Арутинов, поторопились.

И Сталин повесил трубку, не прощаясь. Смертельно напуганный Арутинов вызвал своих помощников и заведующего отделом науки. Больного Ачаряна решили не беспокоить, а за Капанцяном послали машину. Ученого разбудили, успокоили (он мог подумать, что это арест) и повезли в ЦК КП Армении. Арутинов объявил опальному профессору, что он назначается директором Института языка Армянской ССР. «Неужели вы не могли подождать с этой новостью до утра», — ответил невыспавшийся Капанцян.

Между тем беседа Сталина с Чикобавой подходила к концу. Она продолжалась 7 часов. Неожиданно Сталин предложил собеседнику написать статью в «Правде» по проблемам языкознания. «А газета напечатает?» — спросил еще не вполне понимавший ситуацию ученый. «Вы напишите, посмотрим. Если подойдет, то напечатает», — ответил Сталин.

Статья была готова через неделю, и текст ее снова попал на стол Сталина [237]. Чикобава еще дважды беседовал со Сталиным и несколько раз переделывал свою статью по замечаниям и советам Сталина. 6 мая 1950 года Сталин собственноручно написал письмо «т. т. Берия, Булганину, Кагановичу, Маленкову, Молотову, Хрущеву». В письме говорилось: «Рассылая статью тов. Чикобава „О некоторых вопросах советского языкознания“, считаю необходимым сказать несколько слов о нынешнем положении дел в советском языкознании. Советское языкознание переживает тяжелое положение. Все ответственные посты в области языкознания заняты сторонниками и поклонниками Марра. Эти последние отстаивают чуть ли не каждую строчку, каждую букву произведений Марра. Ученых, в чем-либо несогласных с Марром, снимают с постов и лишают возможности высказать свое мнение по вопросам языкознания. Из языковедения изгнана критика, самокритика. Между тем нужно сказать, что в произведениях Марра имеются не только правильные, но и неправильные положения, грубые ошибки, без преодоления которых невозможно двигать дальше советское языкознание. Понятно, что отсутствие критики и самокритики создает застой в развитии советского языкознания. Необходимо ввиду этого, скажем, на страницах „Правды“ открыть свободную дискуссию по вопросам языкознания, которая могла бы расчистить атмосферу и дать правильное направление советской лингвистической мысли. Статья тов. Чикобавы является полемической. Я думаю, что она могла бы быть использована как одна из дискуссионных статей. Можно было бы дать „Правде“ по одному вкладному листу в неделю с тем, чтобы лист был использован для помещения дискуссионных статей по языкознанию. И. Сталин. 6 мая 1950 г.»[238].

Письмо Сталина было секретным, да и все его встречи с Чикобавой происходили на даче в Кунцеве в обстановке секретности. Содержание бесед со Сталиным никто из участников этих бесед не разглашал; конечно, для самых близких людей в окружении Сталина его внимание к проблемам языкознания не осталось совсем не замеченным. Так, например, Георгий Маленков, частично заменивший в идеологическом руководстве умершего Жданова, пригласил к себе академика В. Виноградова и долго беседовал с ним. Еще в конце февраля 1950 года Виноградова приглашал к себе в кремлевский кабинет и сам Сталин, но об этой встрече Виноградов не сказал ничего ни своим друзьям, ни семье.

Статья Чикобавы была опубликована в «Правде» на вкладном листе 9 мая 1950 года с примечанием редакции — «публикуется в порядке обсуждения». Это был день Победы, но он не был тогда выходным днем. Поскольку в статье содержалась резкая критика «нового учения о языке» и лично И. Мещанинова, тот получил предложение ответить. Мещанинов написал свою статью очень быстро. Она имела заголовок «За творческое развитие наследия академика Н. Я. Марра». Редакция газеты отправила 15 мая статью Мещанинова Сталину с просьбой разрешить ее публикацию. Сталин не возражал, и газета напечатала статью 16 мая 1950 года. Так началась дискуссия по языкознанию, продолжавшаяся, правда, недолго. Все статьи печатались только в «Правде»; другие газеты не получили разрешения участвовать в дискуссии. Один из моих друзей заметил в эти дни, что Чикобава — очень смелый человек, коль скоро решился бросить вызов учению Марра. Другой, более осторожный и осведомленный собеседник заметил, что подлинную смелость проявил как раз Мещанинов, открыто оспаривая критику Чикобавы. Между тем Сталин готовил свою статью, в чем ему помогали Виноградов и Чикобава, а также другие специалисты. Сталин писал статью сам, это видно по ее лексике и стилю. Однако, как и в других подобных случаях, он негласно консультировался с осведомленными людьми, которых выбирал сам. Его секретарь Поскребышев предупреждал приглашенных о конфиденциальности этих бесед.

Статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании» появилась в «Правде» 20 июня 1950 года. Я хорошо помню этот день. В Ленинградском университете шла экзаменационная сессия. Неожиданно все экзамены были прерваны, а преподавателей и студентов попросили спуститься в вестибюль здания, где имелись два больших громкоговорителя. Статью Сталина читал лучший диктор страны — Юрий Левитан, который в годы войны читал все приказы Верховного Главнокомандующего. Мы, студенты философского, исторического и экономического факультетов, слушали чтение статьи в полном молчании, напрягая внимание и память. Мы насторожились, когда Сталин сказал, что язык не является и не может быть надстройкой над экономическим базисом, что язык может жить, не слишком сильно меняясь, при разных надстройках и базисах. Мы усмехнулись, когда Сталин, оспаривая мнение о классовости языка, заметил: «Думают ли эти товарищи, что английские феодалы объяснялись с английским народом через переводчиков, что они не пользовались английским языком?» Мы вздрогнули, когда Сталин заявил о «касте руководителей, которых Мещанинов называет учениками Марра». Если бы он, Сталин, «не был убежден в честности тов. Мещанинова и других деятелей языкознания, то сказал бы, что подобное поведение равносильно вредительству». Мы хорошо запомнили слова Сталина о том, что Марр «не сумел стать марксистом, а был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма». Мы радостно переглянулись, когда Сталин сказал, что «наука не может существовать без дискуссий», что «в языкознании был установлен аракчеевский режим, который культивирует безответственность и поощряет бесчинства». Этот режим надо ликвидировать.

На этом дискуссия кончилась, хотя Сталин еще четыре раза давал через «Правду» ответы и разъяснения. Писем и вопросов от лингвистов он получал в эти недели очень много. Мещанинов потерял все свои посты, а его ученики и соратники, дружно покаявшись, начали срочно переучиваться «в свете трудов товарища Сталина». Однако репрессий в науке удалось избежать, хотя попытки сведения счетов предпринимались еще долго. Директором Института языка и мышления стал Виноградов. Естественно, что этот институт уже перестал быть «имени Н. Я. Марра». Академик Виноградов возглавил также Отделение языка и литературы АН СССР и журнал «Вопросы языкознания». Во всех высших учебных заведениях страны с осени 1950 года в программу общественных дисциплин был включен курс «Сталинское учение о языке». В упрощенном виде его начали изучать и в системе партийного просвещения — даже в самых дальних сельских районах. В одном из романов Федора Абрамова можно прочесть такой диалог рядовых колхозников:

«— Иван Дмитриевич, — сказал Филя, — говорят, у нас опять вредители завелись?

— Какие вредители?

— Академики какие-то. Русский язык, говорят, хотели изничтожить.

— Язык? — страшно удивился Аркадий. — Как это язык?

— Да, да, — подтвердил Игнатий, — я тоже слышал. Сам Иосиф Виссарионович, говорят, им мозги вправил. В газете „Правда“.

— Ну вот, — вздохнул старый караульщик, — заживем. В прошлом году какие-то космолиты заграничным капиталистам продали, а в этом году академики. Не знаю, куда у нас смотрят-то. Как их, сволочей, извести не могут». («Пути-перепутья»)

ГУЛАГовский фольклор обогатила новая песня, в которой была и такая строфа:

Товарищ Сталин, вы большой ученый.В языкознанье знаете вы толк.А я простой советский заключенный,И мне товарищ — серый брянский волк…

Лишь много позднее стал известен автор этой песни — Юз Алешковский. Надо признать все же, что выступление Сталина по вопросам языкознания имело в целом положительное значение. К тому же скромная, казалось бы, наука обрела небывалый авторитет среди других общественных наук.