Одержизнь - Анна Семироль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отец Ксавье! Нам надо обратно! – отчаянно кричит Амелия. – Месье Фортен ошибся, мы приехали не туда!!! Это не Париж!
Она с разбегу утыкается священнику в живот и глухо рыдает. Ксавье поднимает её на руки, растерянно перебирает рыжие волосы девочки, заплетённые Сорси в две косички, раздумывая, что сказать.
– Что её так напугало? – интересуется Фортен.
– Тут война была, – всхлипывает Амелия. – А в Париже – нет! Не было! Он красивый! Я видела в книге! Книги не обманывают!
Библиотекарь открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут между ним и Амелией встаёт Сорси.
– Всё правильно, – твёрдо говорит она, глядя прямо в глаза Фортену. – Это не Париж. В Париже всё хорошо и красиво. Верно, крошка? Но так как в Париж дорога… м-м-м… испорчена, мы поехали через другой город. Признайтесь же, месье Фортен!
Что-то в лице Сорси, в её взгляде заставляет Жака Фортена ответить:
– Да. Это не Париж, это… это Орлеан. Пришлось ехать в обход, да.
Он поправляет очки, отряхивает полу куртки и идёт дальше, что-то бормоча себе под нос.
– Не Париж? – тихонько переспрашивает Жиля Акеми.
– Нет. Просто похож, – твёрдо отвечает Жиль.
– Э, Сорси, ты зачем… – начинает Гайтан, но затыкается, увидев у своего носа аж два кулака – рыжей и мальчишки.
Стоянку выбирают долго. Слишком грязно и мокро в полуразрушенном здании после дождя, а там, где сухо, – темно.
– Может, на улице шмотки бросим? – басит нагруженный поклажей здоровяк. – Сколько уже таскаться туда-сюда можно?
Ему сдержанно объясняют, что нужно любое место, где сухо и светло, а не то, где или светло, или сухо. Гайтан тяжело вздыхает, делает страдальческое лицо и покорно плетётся за остальными.
– Нашла, – внезапно говорит Акеми.
Они останавливаются в помещении с торца вокзала аккурат за башней из когда-то белого камня. Маленький зал с подветренной стороны пуст, сух и почти не тронут огнём. Сложив вещи в углу, мужчины отправляются на поиски чего-нибудь, пригодного для устройства лежанок. Сорси и Акеми оставляют с девочкой.
– Ничё так комнатка, – прищёлкивает языком Сорси, рассматривая облицованные светлым ракушечником стены и облупившийся потолок. – Ещё бы полы тут помыть – и уютно будет, как в нашем старом добром крематории. Да, Акеми?
– Неудачное сравнение, – сдержанно отвечает японка, роясь в сумке в поиске сменной одежды.
– Ну да. Мертвяков не хватает, – покусывая губу, кивает рыжая. – Хотя у меня ощущение, что они тут повсюду.
– Где? – насторожённо озирается Амелия.
– Прячутся. Ночью повылезут!
– Хватит пугать ребёнка, – строго распоряжается японка.
– Я не боюсь! Я наконец-то хочу фигарить! – воинственно размахивая руками, вопит девочка. – Вернётся Гайтан – потребую дрын!
Сорси смеётся, распускает косу, ловит Амелию и тискает её.
– Ты смелая! Самая смелая девочка в мире. А вот Акеми трусит…
– Ей можно, – возражает малышка. – Она притворяется, потому что ей нравится, что Жиль её защищает. Да, Акеми?
Японка кивает и делает вид, что увлечена разбором вещей. Сорси усаживает Амелию на гору спальников, бережно расчёсывает ей волосы. Акеми поглядывает на них и думает, что ничего о Сорси не знает. «Она так с ней ладит, словно у самой дома выводок детворы. Видимо, младшие сёстры», – думает Акеми.
– Ты свяжешь мне самолёт из ниток? – спрашивает Амелия, болтая ногами.
– Если ты расскажешь, какой он, – свяжу, не вопрос.
– Он серый. С крыльями. Лапок нет, есть колёса. Как две передние ножки и одна задняя, – разъясняет девочка. – Глаз нет, есть прозрачная крышка, под которую влезает пилот. Пилот – это летающий человек.
– Фигассе монстр… – изумлённо тянет Сорси, заплетая волосы малышки в затейливые косы.
– Я нарисую. И ни фига не монстр! Акеми, найди, пожалуйста, мой планшет. Я его Жилю в сумку спрятала.
Планшетом Амелия дорожит не меньше, чем тряпичной кошкой. Волшебная же вещь: подложка из угольной пыли, поверх – мутноватая плёнка, проведёшь стилом – появляется чёрная линия. Надоел рисунок – потянул на себя тонкую планку, она прошлась по плоской пластиковой коробке между плёнкой и угольным слоем и всё стёрла. Можно заново рисовать, писать буквы, играть в несложные игры.
Пока Амелия, высунув от усердия кончик языка, рисует что-то, в чём с трудом угадывается самолёт, возвращаются мужчины. Они заносят в комнату два шкафа из лёгкого сплава, кладут плашмя у стены.
– А вот и уютные кроватки! – радостно восклицает Сорси. – Ещё есть находки?
– Есть, – отвечает Гайтан. – Вот отдышится месье Фортен – и ещё парочку притащим.
– Потом перекусим, немного отдохнём – и мыться, – озвучивает дальнейшие планы Ксавье. – Если верить карте, недалеко отсюда Сена.
– Река? – оживляется Амелия. – И я тогда хочу мыться!
– А ещё мы туалет нашли, – смеётся Жиль. – Это правда смешно, но он каким-то чудом работает!
– Покажешь? – скромно спрашивает Акеми, краснея.
Обустроив спальные места, разложив вещи и пообедав консервированным мясом и галетами, путешественники отправляются отмываться к Сене. Амелия идёт, держа за руки Сорси и Акеми, разглядывает развалины домов.
– Почему тут всё так плохо? Почему всё такое горелое? – спрашивает девочка.
– Пожары быстро уничтожили большие города, когда не стало людей, – отзывается Жак Фортен. – Никто не следил за энергетическими сетями, происходили самовозгорания, а тушить было уже некому. Видимо, вокзал наш так и выгорел.
Амелия оборачивается, глядит на украшенную затейливой лепниной башню вокзала. Огонь её почти не тронул, лишь купол, венчающий её, обгорел и провалился. Стрелки часов навсегда замерли на без двадцати четыре. «Когда людей нет, время в часах тоже умирает», – грустно думает девочка. Потом на глаза ей попадается уцелевшая табличка с названием улицы.
– Это улица Ван Гог! – озвучивает Амелия. – А что такое «Ван Гог»?
– Это художник, малышка, – отвечает Ксавье. – Рисовал престранные картины, но людям нравилось.
– И это всё его улица? Вся-вся его? Он один тут жил?
Акеми смотрит на изумлённое личико девочки, и ей делается ужасно смешно. Она-то уже привыкла к тому, что в Прежнем мире у улиц были названия. Города не делились на круги, сектора, линии. Были районы, пригороды, улицы и площади – и все носили имена. Как люди. Месье Фортен на привалах рассказывает очень интересные вещи. Акеми слушает, впитывая в себя новую информацию. «Это история, – думает она. – Это то, чем мы когда-то были. Об этом надо знать».
У моста Шарля де Голля компания расходится по набережной. Девушки с Амелией плещутся по одну сторону моста, мужчины отмываются поодаль. Акеми отплывает от берега, переворачивается на спину и позволяет течению нести себя вдоль берега, а солнцу – нежно касаться прикрытых век. Ей хорошо, спокойно и хочется, чтобы так
