Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

За день до отъезда Джека в Мэн они с Эммой отправились в парикмахерскую и сделали себе одинаковые стрижки. Джекова выглядела вполне сносно, хотя и была короче тех, что обычно носили мальчики в 1975 году. Эмме короткая стрижка... скажем так, не очень шла. Было ясно видно, что это мальчиковая стрижка: в частности, была открыта шея, и хотя Эмма продолжала худеть, шея у нее делалась только толще (еще бы, она четыре дня в неделю тренировалась, став на мостик и положив на грудь двенадцатикилограммовый металлический блин). В результате шея у нее была как у молотобойца, а короткая стрижка лишь усиливала это впечатление — то есть казалось, что шеи у Эммы Оустлер попросту нет. Со спины она выглядела мужчиной.

Джека обслужили первым, так что, когда стригли Эмму, он стоял рядом и смотрел.

— Мама тебя за это убьет, — сказал Джек.

— Это каким же способом, хотела бы я знать?

В самом деле, Эмма могла переломить миссис Оустлер пополам одной рукой. Даже Ченко оказался ей по зубам, как ему вскоре предстояло выяснить. После того как Джек уехал в Мэн, Ченко вызвался спарринговать с Эммой. Для мужчины своего возраста он пребывал в неплохой форме плюс был тяжелее ее килограммов на пятнадцать и гораздо опытнее. Но Джек уже знал — если пытаться как можно меньше навредить сопернику, рискуешь сам получить травму; в борьбе лучше играть по-настоящему.

Однажды Ченко схватил Эмму, когда она о него оперлась, и оказался в идеальной позиции для бокового броска, но промедлил, решив, что может нанести ей травму. Пока он соображал, Эмма сама провела боковой бросок, а затем рухнула на него сверху, чтобы сделать захват, — и сломала ему грудину. Такие переломы заживают долго, особенно у пожилых людей.

Эмме оставалось только заниматься с Павлом и Борисом, те хотя бы были молодые и не боялись травм.

Разглядывая Эмму у парикмахера, Джек пришел к выводу, что администрация школы Св. Хильды сошла с ума, согласившись взять ее в интернат. Ее взгляды на жизнь совершенно для этого не подходили, не говоря уже о ширине плеч и накачанной шее.

Джек угадал — Эмма продержалась в интернате всего год, он даже удивился, что она вытерпела так долго. К большому облегчению школьного начальства и острому неудовольствию миссис Оустлер, Эмма вернулась в семейный особняк и последние два класса ходила в школу из дому. Поселилась она в гостевом крыле, в бывшей спальне Алисы, которая была напротив спальни Джека (правда, ему не пришлось пользоваться ею сколько-нибудь значительное время в те годы).

Алиса, разумеется, бросила притворяться и переехала в спальню к Лесли; по словам Эммы, не прошло и недели с отъезда Джека в Мэн, как это случилось. Эмма же отправилась в гостевое крыло не столько потому, что хотела спать подальше от мам, сколько из-за того, что ее просто бесило их лицемерие — ни та ни другая не собирались говорить с детьми о своих отношениях. Впрочем, Алиса не любила говорить вообще, а Эммина мама столько раз приказывала дочери заткнуться, когда Эмма хотела поговорить с ней об этом, что должна была понимать — даже если теперь ей самой захочется пооткровенничать, уже дочь пошлет мать куда подальше. Алиса тоже перешла предел в своем нежелании говорить с Джеком — сын давно решил, что даже если мама захочет сама с ним поговорить, он откажется ее слушать.

В Мэне ему чаще приходили письма от Эммы, чем от мамы; даже новости о миссис Машаду дошли до него через подругу. Оказалось, португалку арестовали в парке имени Уинстона Черчилля при попытке соблазнить несовершеннолетнего, мальчика лет десяти. Выяснилось, что ее собственные дети тоже никакие не взрослые и никуда не уехали; им было по одиннадцать и пятнадцать лет, они жили в другом районе Торонто с папой, счастливо женатым вторым браком. Суд официально запретил миссис Машаду приближаться к детям — она изнасиловала собственного старшего сына, когда тому было десять.

Разумеется, бывший муж миссис Машаду и не думал ее бить или посещать ее квартиру, так что менять замки ей было ни к чему (она их и не меняла). Возможно, "М. Машаду" у звонка вовсе и не значило "миссис". Кем бы она ни была на самом деле, никто так и не узнал, зачем она пошла учиться кикбоксингу и борьбе.

Алиса ни словом не обмолвилась с Джеком про эту историю, хотя, несомненно, ее знала,(по словам Эммы, та попала на первые полосы всех торонтских газет, "с фотографиями и так далее"). Наверное, Алиса решила, что у миссис Машаду не хватило бы духу изнасиловать Джека. Впрочем, скорее всего, она предпочитала просто выкинуть это из головы — или же пребывала во власти иллюзии, что в случае чего Джек все бы ей рассказал.

— Ну разумеется! Ведь если бы что-нибудь стряслось с ней самой, она первым делом побежала бы рассказывать тебе! — саркастически комментировала Эмма.

Серый Призрак писал Джеку регулярно, он же отвечал через раз, а то и реже. Миссис Макквот, конечно, была мудрая женщина, но нынче главные советы Джеку давала Эмма Оустлер. Как все-таки удивительно, что его представление о проститутках как о советчицах для мужчин было не так уж далеко от истины! Эмма, конечно, на панель не ходила, но секс и советы в ее мире обменивались по курсу один к одному.

Что касается мисс Вурц, то ей Джек, скажем так, пописывал; с мистером же Рэмзи его связывала отнюдь не только судьбоносная роль в спектакле про невесту по почте. Поездка в Мэн в обществе "голубого" режиссера так запала Джеку в душу, что с тех пор коротышка напрочь вытеснил из его сознания мисс Вурц во всем, что касалось драматического искусства.

Сниться, впрочем, мисс Вурц Джеку не перестала (как обычно, в правильном белье и так далее), но на своей дороге он дошел до распутья, где слушать мистера Рэмзи оказалось куда важнее — хотя в его словах было больше театральщины, чем смысла. Впрочем, если бы это свойство мистера Рэмзи оттолкнуло Джека, ему пришлось бы обвинить себя в лицемерии — ведь он, в конце концов, актер.

Когда самолет пошел на посадку в Портленде, мистер Рэмзи крепко схватил Джека за руку.

— Джек Бернс! — закричал он так громко и неожиданно, что мальчик подпрыгнул (испугавшись, что самолет падает). — К добру или к худу, но ты прибыл в штат Мэн! — Джек нервно выглянул в окно, мимо него проносилась взлетно-посадочная полоса. — Запомни, Джек: если у школы такой девиз, как у Реддинга, в ней ты обязательно найдешь много хорошего! Ну-ка, повтори!

— Что повторить?

— Девиз твоей новой школы!

Джек давно выкинул его из головы. Неизвестно, что в школьной книге нашел мистер Рэмзи; Джек увидел там казарму — слово "характер" повторялось на каждой странице по многу раз. Была там и такая фраза: "У нас в норме вежливость"; наверное, это и есть девиз.

— У нас в норме вежливость? — спросил Джек мистера Рэмзи.

— Разумеется, Джек, разумеется! Но только это не девиз школы. Джек Бернс, у тебя же великолепная память! Я удивлен, что ты не можешь дать правильный ответ!

Джек вспомнил, как в книге описывались требования к общению с одноклассниками и другими учениками. Например, запрещалось использовать любые слова и выражения, нацеленные на унижение или осмеяние товарищей, но девизом в этой главе не пахло. Еще кодекс наставлял учеников, что без уважения к ближним не может быть уважения к самому себе; в книгу была вложена специальная бумага с клятвой, где были упомянуты и эти положения, ее полагалось подписать (Джек так и сделал). Нет, наверное, это тоже не девиз.

— Подсказка, Джек. Девиз на латыни!

Хорошенькая подсказка, тоже мне!

Воздух в Портленде был чистый, летний — Джек ожидал погоду куда холоднее (вскоре его ожиданиям суждено было сбыться). Аэропорт выглядел так же убого, как и взлетно-посадочная полоса.

— Labor omnia vincit! — провозгласил мистер Рэмзи, словно обращаясь к проходящим мимо летчикам; те явно решили, что коротышка не в своем уме.

— Запомните, — обратился он далее к стюардессе, привлекательной тридцати-с-чем-то-летней женщине, — вы не знаете, что такое настоящий девиз, если не слышали, как его произносит Джек Бернс!

— Labor omnia vincit! — убедительно и серьезно сказал Джек, сделав ударение на vincit.

— А теперь скажи девушке, что это значит, — продолжил мистер Рэмзи, но стюардесса и не думала его слушать, а пожирала глазами Джека. Вот он, попал в чужую страну, в какой-то Богом забытый Мэн, и хотя не может ни вспомнить школьный девиз, ни понять, что он значит, мысли стюардессы читает без труда. Джек сразу ее заприметил — ну да, такие-то женщины на него и западают. Мальчик ей лишь улыбнулся, но знал все ее мысли до единой.

— Очень хорошо, что он путешествует не один, — сказала стюардесса мистеру Рэмзи, не сводя с Джека глаз.

— Знакомьтесь, Джек Бернс, — представил ей мальчика мистер Рэмзи. — Вообще-то у него память как у слона, но сегодня она что-то барахлит.