Рыцари былого и грядущего. Том 3 - Сергей Катканов

— Угораздило, — прошипел Анри. — Ладно, отец Пьер, давай расклад.

— Итак, первая — монахи монастыря Дэбрэ — Асбо в Шоа. Лидер этой, теперь уже нашей, группировки — ичеге Филипп. На сегодня Филипп, пожалуй, сильнее других. У него прекрасные отношения с абуной Якобом, патриархом Эфиопии. За последнее время монахи Дэбрэ — Асбо значительно расширили своё влияние, увеличили собственность, создают новые монастыри один за другим, активно занимаются миссионерством. Вторая группировка — монахи с островов на озере Хайк. Их привилегия — только из них избирается ахабэ сэата. Только не спрашивайте меня, что означает этот сан, сам ещё толком не разобрался. Во всяком случае понятно, что ахабэ сэата имеет возможность непосредственно влиять на решения императора. Третья группировка — монахи монастыря Дэбрэ — Либанос. У них там есть чудотворный источник, который славится по всей стране, и это усиливает их влияние. Последнее время император Амдэ — Цыйон заметно укрепил позиции Дэбрэ — Либаноса многочисленными земельными пожертвованиями.

— Но разве мы не можем сказать им, что мы — «над схваткой», — печально протянул Ламбер де Туази. — Мы сюда прибыли с неверными сражаться, а не выяснять отношения с монахами каких–то неведомых островов. У нас, можно сказать, своя группировка. Разве не можем мы попросить их не втягивать нас в свои интриги?

— Не можем, — неожиданно проскрипел Арман де Ливрон. — Ичеге Филипп смотрит на нас, как на личный ресурс, личный актив. Раз уж мы оказались в одном с ним караване, то теперь и шагу не сможем ступить без его разрешения. Мы в любом случае обречены на кого–то опираться, ичеге Филипп — не худший вариант. За ним — абунэ Якоб. Но приготовьтесь иметь на эфиопской земле много врагов не только среди неверных.

— Всё, как во Франции, — усмехнулся Анри. — Глядишь, и до костров дойдёт.

После изнурительного пути через пустыни и горы Эфиопии тамплиеры с наслаждением отдыхали в монастыре Дэбрэ — Асбо. Им отвели кельи — тесные и бедные, впрочем, достаточно удобные. Кругом голый камень — торжество монашеского аскетизма, чем тамплиеров было, конечно, не напугать. Рыцари были даже рады тому, что оказались в столь суровой обстановке. Скудное питание тоже не стало для них пыткой, они привыкли довольствоваться сухой коркой хлеба и глотком протухшей воды, а тут — вдоволь свежих лепёшек и вода из монастырских родников — такая вкусная, сладкая. Тамплиеры питались даже более скудно, чем эфиопские монахи, потому что совершенно не могли есть местные овощи, переперчённые до невероятия.

Однажды настоятель монастыря подошёл к Анри и спросил с улыбкой, не предвещающей ничего доброго:

— Вам не нравится наше угощение?

Анри низко поклонился и насколько мог печально ответил:

— Ваша еда — прекрасна, ваше угощение, я полагаю, ничем не отличается от манны небесной, это пища, дарованная самим Господом. Но… мне стыдно признаться в этом… мои рыцари страдают одним тайным грехом, они до самозабвения любят перец, если дать им волю, они будут питаться одним только перцем, дьявол искушает их этой разновидностью чревоугодия. Но мы вступили в борьбу с этим искушением, мы принесли обет во всю свою жизнь не вкушать пищи с перцем, который мы так любим и которым так богата ваша благословенная земля. Сначала жизнь без перца казалась нам невыносимой, но Господь нас поддержал, и мы полны решимости исполнить наш обет.

— Значит, вы отказываетесь от перчёной пищи ради умерщвления плоти? — на сей раз уже уважительно и даже несколько сочувственно промолвил настоятель.

— Да, отказ от перца — один из основных тамплиерских обетов, — грустно сказал Анри, но на всякий случай добавил, — Мы можем вкушать перец лишь изредка и в очень незначительных количествах — это уже не чревоугодие. Но это ещё не всё. Трижды в неделю мы истязаем свою плоть мясом, которое ненавидим.

— Мы приветствуем любые формы аскетизма и умерщвления плоти, — настоятель даже слегка поклонился Анри.

Этот разговор проходил рядом с кельей, и находившийся там Арман всё слышал. Когда Анри зашёл в келью, Арман заходился от беззвучного смеха:

— Ты достиг вершин тамплиерской мудрости, Анри, я в полном и неописуемом восхищении. У меня просто нет слов, чтобы воздать хвалу самому тамплиерскому тамплиеру за всю историю Ордена.

— Ах, дядя Арман, как я рад видеть вас смеющимся.

Службы в монастырском храме были очень длительными, но тамплиеры, привыкшие к бесконечным богослужениям, хорошо их выдерживали, хотя в обстановке непривычной и несколько диковатой молиться было трудно. Чего стоили одни только церковные барабаны, кеберо, вместо нежных и возвышенных звуков органа. Впрочем, постепенно тамплиеры не только привыкли к барабанному богослужению, но и начали ощущать его суровый мистический вкус. Это была литургия воинов — жёсткая, гортанная, отрывистая, построенная на ритмах, а не на мелодиях. В этой рыцарской литургии тамплиеры постепенно начали чувствовать что–то очень своё, близкое по духу к их суровому служению, нечто даже такое, чего никогда не могла бы дать им европейская религиозность, не такая уж и родственная тамплиерскому духу.

Рыцари и сержанты Ордена Храма быстро почувствовали, что именно здесь, в храме, через совместную молитву, лежит их путь к взаимопониманию с эфиопами. И эфиопские монахи, глядя, как истово молятся уродливые белые воины Запада, постепенно начали смотреть на них, как на почти своих.

Однажды Анри сказал отцу Пьеру:

— А ведь мы, отче, совершаем тяжкий грех, тем что молимся с еретиками.

— Да, мессир, это грех, впрочем, совершенно неизбежный в нашей ситуации. Наша воля не направлена к этому греху, мы ведь не имеем возможности выбирать между католической и монофизитской литургией, а потому будем надеяться на то, что Господь по бесконечной своей милости простит наш грех молитвенного общения с еретиками. А в душах своих мы постараемся сохранить христианство таким, каким приняли его от святых отцов вселенских соборов.

— В чём же суть монофизитства, если не вдаваться в богословские детали?

— Отцы третьего вселенского собора единодушно осудили еретика Нестория, который богохульно учил, что Христос родился простым человеком и лишь позднее воспринял Божественное естество. Несторий — почти Арий, он всячески умалял Божественную природу Сына Божьего. Но, едва Вселенская Церковь одолела несторианство, как возникла опасность впадения в другую крайность — умаления человеческой природы Христа. Сторонники ереси монофизитства доказывали, что во Христе преобладала и доминировала Божественная природа. Само слово «монофизитство» очень неточное, ведь сторонники этой ереси никогда не утверждали, что Христос имел лишь одну природу — Божественную, они лишь считают, что человеческая природа Христа носит характер подчинённый. Это, конечно, не правильно, потому что Господь наш Иисус Христос есть совершенный Бог и совершенный Человек. Умалять человеческую природу Христа, значит умалять страдания Христа, умалять величие Крестной Жертвы. Вообще, монофизитство удаляет Христа от людей, и в этом его большая опасность. И вот на четвёртом вселенском соборе в Халкидоне монофизитство было осуждено, как ересь, а копты, эфиопы и армяне не приняли постановлений Халкидонского собора, ошибочно заключив, что там восторжествовало несторианство — ведь в Халкидоне делали акцент на человеческой природе Христа. Из–за этой серьёзной богословской ошибки эфиопы вместе с коптами отпали от Вселенской Церкви и в последующих вселенских соборах уже не участвовали.

— Кажется, я кое–что начинаю понимать, — задумчиво сказал Анри. — Эфиопы так суровы, порою так безжалостны и бесчеловечны, что даже по довольно жестоким тамплиерским меркам это уже явный перебор. Видимо, это прямое следствие умаления человеческой природы Христа. Они видят в нашем Спасителе мало человеческого и в их жизни становится меньше человеческого. Они как бы удалили от себя Бога и тем удалились друг от друга. В их христианстве стало меньше человеческого тепла, милосердия и сострадания. Вот разгадка эфиопов.

— Вы очень глубоко смотрите, мессир.

— Да куда уж… Вы изучали богословие в Болонском университете, а я так… имею некоторые мысли.

— К слову сказать, мессир, в Болонье я изучал право, а богословский факультет там слабенький. Богословие я изучал позднее, в Парижском университете, где меня и прозвали «де Болонья».

— Ну тогда мы с вами на равных. Я тоже изучал богословие в Париже — в королевских застенках. Лучших профессоров, чем отцы доминиканцы и пожелать было нельзя. Вот уж где были позабыты человеческие страдания Христа. А ведь монофизитство, отец Пьер, таит в себе максимальную опасность именно для нас, тамплиеров, потому что оно нам ближе. Оказавшись среди несториан тамплиеры уж никак не могли заразиться этой слишком человеческой, немистической, философской верой. Это нам не близко, ведь тамплиеры вечно скачут на коне галопом прямо на Небеса. У рыцарей Храма скорее монофизитский уклон — слишком часто решаем великие задачи и слишком редко замечаем живых людей вокруг себя. И своей жизнью не дорожим, и чужую мало ценим. Теперь мы оказались среди христиан, у которых эта тенденция ещё более развита, чем у нас, и даже закреплена на уровне догматов. Это очень опасно для тамплиеров, ведь раньше наши нравы смягчала Церковь — Мать, а Эфиопская Церковь может ещё больше нас ожесточить, сделать нас просто бесчеловечными, потому что мы и так к этому склонны.