Покемоны и иконы - Виктор Ильич Коган

и за рубежом, о чем свидетельствует целый том, кажется, шестой, который полностью состоит из писем иностранных граждан в поддержку моего подзащитного. Все они, порой не разделяя с Соколовым его мировоззренческих взглядов, признают, что тема конфликта общества и религии вечная. Спор продолжается уже не одно тысячелетие. Человечество никогда в этом споре не поставит окончательную точку. Победителя или проигравшего в этом споре не будет. Именно поэтому множеством общественных организаций данное уголовное дело воспринимается как преследование за убеждения. Но я уверен, что проблема не столько в атеистических взглядах Руслана, сколько в том, какую форму их выражения он для себя избрал. Да, для многих выбранная форма по меньшей мере спорна, а для кого-то и вовсе неприемлема. Но значит ли это, что он виновен в инкриминируемых ему деяниях? По мнению части экспертов, этически неприемлемое – социально опасное. То есть глумление, издевательские выпады, нецензурные выражения, которые допускал мой подзащитный в своих высказываниях, выбранная им тональность повествования стали единственными доказательствами его вины, свидетельством его призывов к насилию, вражде и ненависти. Но разве можно судить человека только за плохой вкус и плохое воспитание?»

Прения закончились продолжительными репликами, что судья даже сделала замечание. Настало время для моего последнего слова. Уже после процесса, когда у меня появились время и возможность почитать то, что обо мне и о суде писали, я наткнулся на забавные строчки, автора которых не помню. Он как бы от моего лица написал:

Я с обвиненьем не согласен в корне.

И спички в своей жизни не разжёг!

А к вере в общем отношусь покорно

И то, что меня судят, это шок.

Я уважаю плюрализм мнений

И множество конфессий и церквей.

Кому молиться лучше на коленях,

Лоб расшибая прямо до бровей,

А кто ладони складывает робко

И шепчет что-то Богу по утрам.

А кто кадилом взмахивает ловко,

Злых духов разгоняя по углам,

А кто-то в бубен бьёт и нервно скачет

Вокруг костра, сжигая в нём тряпьё,

А тот считает: Бог – он многозначен,

Другой – воображение твоё.

И у меня свои есть убежденья.

Я верю в то, что Бог – он Покемон.

Не то, чтобы какие-то виденья,

Общаюсь с ним всегда через смартфон.

Он очень даже с виду симпатичен,

Он озорной и радует всегда.

А если был бы Покемон статичен,

В него бы не поверил никогда.

Вот вы из текста выдернули фразу,

Что Покемон – не Бог. Допустим, так.

Но и в Иисуса же поверили не сразу,

Причем не все, и те – не просто так.

Позвольте же, ведь как своею верой

Мог чувства верующих сильно оскорбить?

А в экспертизе в качестве примера

О том причинно-следственная нить.

Как оценить всю глубину их веры?

По взгляду, может, иль по стажу лет?

А может, по иконам за портьерой?

Об этом в деле доказательств нет!

А между тем священники тирады

Глаголят нам про заповедь Христа.

Вот и проверить оскорблённых надо,

Как те их соблюдают вне Поста.

И если ты забыл дорогу к храму,

И крестик носишь лишь для красоты,

Обычным хамством отвечаешь хаму

И продаёшь иконы, как холсты,

Какие чувства я тогда нарушу?

Ведь вера нерушима и сильна!

Да, может, малость я нагадил в душу,

Так это же по дури, не со зла.

И правильно сказали адвокаты,

Ну разве экстремист я или бес?

Неужто я и точно враг заклятый?

Скорее, идиот я и балбес.

Простите, христиане, мусульмане,

И Патриарх Кирилл, меня прости.

Вы ж, Ваша Честь, пустите меня к маме

И Покемона дайте унести.

38. Приговор

«…При назначении окончательного наказания считаю возможным в отношении подсудимого назначить наказание с возложением дополнительных обязанностей…», «…при этом суд учитывает данные личности виновного…», «…данное наказание отвечает принципам законности, справедливости и гуманности…»

И вот настал последний день.

Судья, держа перед собой красную папку, начала зачитывать приговор. Читала она быстро, даже не делая остановки для вдоха. Получалось протяжно, как церковное песнопение или чтение молитвы. Одной рукой она крестила меня, молясь и отпуская мне грехи, а второй уже замахнулась топором над моей головой. Я будто оказался в Средневековье, и меня ожидала публичная казнь. Собственно, то, что происходило в суде, мало чем отличалось от суда инквизиции: меня обвиняли в ереси, священники желали сжечь меня на костре, а толпа, сочувствующая мне, всё же жаждала моей казни, чтобы сразу после неё вознести меня в мученики.

«…Суд приговорил:

Соколова Руслана Геннадьевича признать виновным в совершении девяти преступлений, предусмотренных частью 1 статьи 282 Уголовного кодекса Российской Федерации, семи преступлений, предусмотренных частью 1 статьи 148 Уголовного кодекса Российской Федерации, и одного преступления, предусмотренного статьей 138.1 Уголовного кодекса Российской Федерации, назначить ему путем частичного сложения наказание в виде лишения свободы на срок три года шесть месяцев…»

…Лёжа на животе, пытаясь закинуть свисающую в пропасть коленку, я, ломая ногти, пальцами впивался в шершавую поверхность крыши. Всё, что попадало под руку: торчащая из шифера ржавая шляпка недобитого гвоздя, тянущийся от антенны тонкий телевизионный провод – всё становилось спасительными ниточками, за которые я цеплялся. Невероятными усилиями, извиваясь, как уж, я всё же дополз до телевизионной антенны и ухватился за неё смертельной хваткой. Не помню, сколько я так пролежал, казалось, что целую вечность. Когда подул пронизывающий вечерний ветерок, я с трудом разжал пальцы и отпустил металлическую трубу. Наверное, телевизоры в доме в тот момент сразу перестали рябить. Неуверенно переставляя ноги, шаг за шагом я добрался до окна, из чёрной глубины которого доносилось голубиное воркование. На крышу я больше не взбирался. И с того дня я навсегда запомнил: оказавшись на краю, никогда нельзя закрывать глаза…

«…Наказание считать условным, с испытательным сроком три года, обязав осужденного не менять постоянного места жительства