Покемоны и иконы - Виктор Ильич Коган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Кем вам приходится подсудимый?» – спросила судья.
«Другом, – ответила Ирка. – Мы были друзьями».
«Мы были друзьями» – как это было больно! Мои перепонки словно отвёрткой ковырнули! Меня бросило в холодный пот. Неожиданно даже шейные мышцы потянуло, да так сильно, будто я попал в смертельные объятия анаконды.
«Расскажите, при каких обстоятельствах вы стали участником съёмок видеоролика о ловле покемонов в Храме на Крови?» – вела допрос прокурорша.
«Во второй половине августа прошлого года, точную дату я уже вспомнить не могу, Руслан попросил меня снять его на видеокамеру. О чем будет видеоролик, он не рассказывал, просто попросил снять его со стороны. Мы пришли к храму, я стала его снимать прямо на улице, у дороги. Руслан в это время проговаривал текст, но я его практически не слышала из-за шума проезжающих машин…»
После моего повторного ареста я ничего об Ирке не слышал. Просил адвоката и даже следователя связаться с ней, пусть даже просто чтоб привет передать. Когда следствие закончилось и я стал знакомиться с материалами дела, следователь устроил для меня с ней встречу.
Уголовное дело представляло собой семь увесистых томов, в которых заключения всяких экспертиз занимали больше всего места. Поэтому я знакомился не спеша. Однажды, когда я что-то выписывал для себя в тетрадку, в кабинет зашла Ирка. Следователь спрятал уголовное дело в сейф и сказал, что у нас есть несколько минут поговорить.
«Потом мы дошли до храма и зашли внутрь. Там было тихо и почти не было людей. Руслан ходил по храму с телефоном и в мобильную игру ловил покемонов, которые появлялись на экране. Мы вели себя в храме очень тихо, даже совсем не разговаривали. Как он потом монтировал видео, я не знаю. В этом я никогда участия не принимала и особенно не интересовалась его каналом и тем, что он снимал. Я слышала, что он критиковал церковь, но об этом мы с ним старались не говорить, поскольку мне это было не интересно и не близко…»
Мы сидели друг напротив друга и просто молчали минут пять. Многое произошло, и многое мне стало понятно за всё то время, что прошло с нашей последней встречи в мой злополучный день рождения. Но вопросы оставалась, и я хотел получить на них ответы.
«Русланчик, прости меня», – начала она и заплакала как ребенок.
«Кто я такой, чтобы прощать и отпускать грехи?» – каждое слово мне давалось очень тяжело.
«Они меня прижали, – всхлипывая, несвязно говорила она. – Я не думала, что они будут следить за мной».
«Да я так и понял, что они просто проследили», – ответил я.
Никого, кроме себя, я не винил за тот случай. Ведь я должен был понимать, что хату Алексея будут пасти, чтобы поймать меня на нарушении домашнего ареста. И Алексей мне об этом неоднократно говорил и предупреждал. Я сам втянул Ирку в это дело и должен был ещё перед ней извиниться.
«Я не про домашний арест, – вытирая сопли и слезы, сказала она. – Таблетка была моя. Прости, я не сказала тебе, хотела предложить попробовать. Я её тогда на кухне положила и забыла. А когда наутро с обыском пришли, ты же помнишь, что я голая в комнате простояла, как и ты. Нас никуда не пускали, пока не обыскали каждый угол».
«Но ты ведь мне говорила, что не баловалась никогда?» – не верил я своим ушам.
«Так и было. Оксанка-сучка сунула попробовать. Не знаю, как они её нашли, я же пакетик в коробку с чаем засунула».
Ирка почти успокоилась.
«Но ведь экспертиза показала, что той таблетки недостаточно было для привлечения по уголовке за наркоту?» – спросил я, всё больше запутываясь в догадках.
«Всего там было достаточно. Не знаю, как так получилось, но они меня выследили. Это было перед твоим днём рождения. Я взяла у Оксанки пару таблеток, хотела, чтоб мы с тобой вместе побалдели, праздник хотела тебе устроить настоящий. Они меня прямо на улице задержали. Там был тот, из ФСБ, что обыск проводил», – она снова заревела.
У неё даже легкая истерика случилась. Ирка то начинала говорить, то снова пускала слезы, обнимая свои колени.
«Что мне оставалось делать? Это же вся жизнь под откос! Я ведь только на юрфак поступила… Я ведь адвокатом хотела стать… Он мне как нарисовал картину… Я была готова на всё… Русланчик, у меня выбора не было… Я не знала, что мне делать».
Я молчал. Не знал, что тут можно было сказать.
«Почему ты тогда мне не сказала, когда в последний раз пришла?» – спросил я её.
«Боялась. Очень сильно… Меня запугали и сказали, чтоб ты ни о чем не узнал. Им надо было тебя снова в СИЗО запихать», – она продолжала реветь.
Наконец, я к ней подошёл, присел на корточки, обнял за голову. Она продолжала сидеть, скрючившись, закрыв лицо ладонями. Волосы её пахли чем-то приятным и свежим. После камеры обоняние сильно притупилось и различались только плохие и хорошие запахи. Только чёрное и белое. Только злое и доброе.
«Слушай, – спросил я её, когда она немного успокоилась и перестала всхлипывать, но так же продолжала сидеть, пряча от меня лицо, – я в материалах дела справку видел: они меня ещё давно пасли, до покемонов?»
«Помнишь, я тебе говорила про киберпатруль?» – подняла она голову. Глаза её были мокрые и красные.
«Ну да», – стал припоминать я тот разговор.
«Мы только познакомились с тобой. Я твой ролик смотрела на телефоне, а он увидел. Попросил ссылку кинуть, – она то смотрела мне в глаза, то отводила взгляд. – Мы с ним в школе дружили. Ну так, несерьёзно всё было. А потом, когда тебя встретила, с ним всё сошло на нет».
«То есть это твой бывший меня фээсбэшнику сдал? – осенило меня. – Тебе в отместку?»
Ирка ничего мне не ответила, а только снова заревела, обняла меня за шею, крепко прижавшись.
«Вы видели смонтированный ролик? – спросил Ирку адвокат. – Этот ролик вызвал у вас какие-то чувства? Был ли он для вас оскорбительным? Может быть, у вас появилось после просмотра желание с кем-нибудь расправиться?»
«Да, ролик, конечно, видела. Какие чувства?» – она
