Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рука ее тряслась больше обычного, вино выплескивалось из стакана.
— Если суждена беда моему Рубику, покарай сперва меня. Пусть не услышу я о его беде…
Она перекрестилась и, не вставая, выпила вино.
— Это же русский бог, разве он наш язык понимает?
Ахавни-майрик снова перекрестилась, шевеля губами, и, не отрывая глаз от иконы, не вставая с пола, чуть отодвинулась.
— Погодите, я сейчас, — вскочила с места Аник.
Она выбежала из комнаты и тотчас вернулась, неся в руке фотографию Сандро.
Женщинам это пришлось по душе, все побежали за фотографиями, а Зина, нагнувшись, стала шарить в сундучке под кроватью.
Аник, наполнив до краев свой стакан, заговорила с карточкой мужа:
— Сандро-джан, как ты уехал, твоя Алисик слегла с гриппом.
— Как же это? — отозвалась из-под кровати Зина. — Не с гриппом она слегла, а с тифом!
— Замолчи! — вспыхнула Аник. — Разве такое говорят?
Она заговорила о другом:
— Сандро-джан, всегда я наравне с тобой работала, по-братски тебя выручала. О нас не тужи, мы живы-здоровы, Ашотик твой на одни пятерки учится. Одна у нас забота — ты. Так и знай, коли что с тобой случится, не жить и мне, а детям быть круглыми сиротами…
— Не каркай, — оборвала ее Зина, — лучше выпей за то, чтоб домой вернулся!
— Пью, чтоб ты домой вернулся, Сандро-джан, брат мой, муж мой!
Женщины возвращались, неся фотографии. Они молча рассаживались, уставившись каждая в свою карточку. Большая черная муха стукнулась о лампочку, жужжа, покружилась вокруг и снова стукнулась. Где-то поблизости завыла бездомная собака.
— А нашей Арпик «черная бумага» пришла на мужа, — каким-то чужим голосом сказала Аник и вдруг завыла: — Не хо-чу-у!!
— Да что ты над живым человеком причитаешь?! — грохнула кулаком по столу Сируш.
Пустые стаканы зазвякали, повалились набок.
— Наливайте, за здоровье Галуста пьем, — снова ударила по столу Сируш.
— Нет, — слегка покачиваясь, поднялась Вардуш, — нет! Задумала — выпьем за Мукуча!
— Да куда ты суешься?
— Прошу, ради Галуста твоего, задумала я…
— Коли задумала, так выкладывай, — недовольно буркнула Сируш.
— Не скажу. Пусть просто выпьют за здоровье Мукуча. Да, хромая, да, неродящая — другой бы разве взял такую? Разве стал бы держать?
Женщины молчали, глядя на фотографии, каждая на свою.
Ахавни-майрик, приблизив фотографию сына к губам, шептала что-то.
Большая черная муха облетела комнату и села на волосы Офик.
— А в тюрьме моей темно!.. — протяжно запела Зина.
— Я за мужа пить буду, ты эту покойницкую песню брось, — сказала Сируш, наполняя свой стакан. — Галуст-джан, коли про нас хочешь знать, так мы в порядке. Сам-то ты как?
Фотография Галуста была совсем маленькая, Сируш держала ее в горсти, и казалось, что она разговаривает со своей ладонью.
— А про детей хочешь знать, Галуст-джан, так и они в порядке. Я за ними смотрю не хуже других, а может, и получше… Ну и что же, что грузчиком работаю? — вдруг с обидой выкрикнула она. — Кому какое дело? Зато дети в порядке… Жена твоя грузчик. Вот и пьют за тебя напоследок. Еще и хромая Вардуш вперед меня пролезла, чтоб ей неладно было… Не беда, Галуст-джан, будь спокоен, сила моя все та же, всех их я сильнее…
— Как бы не так, — проворчала Зина.
— Чего, чего?
— Нечего попусту хвастать, вот чего…
— Сама пустое мелешь! Хочешь померяемся?
— Вались на место да помалкивай…
У дворовых детишек повелось мериться силенками: «Кто победит, у того отец из армии вернется!» Женщины, глядя на эти состязания, кряхтели и вскрикивали вместе с ребятами, подбадривали их, подзадоривали: «За глотку хватай, Левик, за глотку!» — кричала Сируш своему сыну, которого вечно все побеждали.
— А ну, давай поборемся. — Сируш настойчиво смотрела на Зину, — кто победит, у той муж из армий вернется…
— Да что ты заладила, словно дитя малое, — укорила ее Ахавни-майрик.
— А ну, — упрямо и вызывающе повторила Сируш, — кто победит, у той муж с фронта вернется!..
Женщины зашумели. Зина, не слушая их, вскочила как ужаленная и встала перед Сируш. Они начали толкать и дергать друг друга. Это выглядело забавно, и женщины, отвлекшись от фотокарточек, стали смеяться.
Сируш норовила ухватить Зину за шею, та не давалась, отступала и отпихивалась.
— Зина, — кричала Вардуш, — ты не очень-то за титьки-то ее трогай, Зина!
Сируш изловчилась, ухватила Зину за шею и, с силой пригнув ее голову, сжала Зине горло.
— Я тебе покажу, хохлацкое отродье!..
У Зины выкатились глаза, налились кровью, она силилась что-то ответить, ловила ртом воздух, но не могла издать ни звука.
Сируш повалила Зину на пол, тяжело придавила ее своим туловищем и прохрипела:
— Ну что, съела?
Потом поднялась, уселась на кровать и утерла пот подолом юбки. Зина еще лежала на полу. Аник хотела ей помочь, но Зина не далась, оттолкнула. Немного погодя она поднялась, держась за стену, раскачиваясь и не открывая глаз.
— Вот придет мой Галуст, в медалях вся грудь! — пропела Сируш.
— Гу-у-ур-ген мой! — истошно завопила Зина.
Женщины обмерли. Будто Гургена подстерегала смерть, а Зине надо было его спасать.
— Не отда-а-ам!.. А ну, выходи кто-нибудь!!
— Оставь, Зина, не надо… устала же ты…
— Знать ничего не знаю, выходите, и все тут!! Кто не выйдет, мужа не увидит!
Ахавни-майрик тихонько поднялась и ушла. Остальные молчали, исподлобья поглядывая друг на друга.
— Давай, — Сируш подпихнула локтем Аник, — ты не гляди, что она здоровенькая…
— Выходи! — с мольбой сказала Зина. — Ты что, не любишь своего Сандро? Выходи.
Аник оцепенело поднялась и, не сводя глаз с двери, двинулась
