Листопад - Николай Лохматов

- Ты что, спятил? - срывая голос, крикнул Буравлев.

Костя рванул рычаг, но уже было поздно. Передние катки, поблескивая оскаленными гусеницами, нависли над обрывом. Трактор остановился, словно раздумывая, и медленно стал клониться вперед.

- Прыгай! - не выдержав, закричал Буравлев. - Прыгай, мать твою!..

Под тяжестью гусениц рухнул глинистый край обрыва. Трактор резко качнулся. Костя с перекошенным от страха лицом высунулся из дверцы и прыгнул в шуршащую глиняную лавину.

Трактор опрокинулся в реку, за ним с шумом бултыхнулась пачка хлыстов. С пенным плеском поднялись клубы воды. Волны сомкнулись, только над водой осталась сиротливо торчать поставленная на комли, туго затянутая пачка хлыстов. Течение бурлило возле нее, несло радужные ручейки машинного масла.

5

Буравлев подбежал к Косте. Тот лежал пластом, неудобно подвернув руку, прижавшись щекой к пересохшей шероховатой стене обрыва. Обе ноги его были придавлены огромными глиняными глыбами. Буравлев, напрягаясь, отвалил их. Костя застонал.

Увидев Костю неподвижно лежащим на груде глиняных обломков, Лиза закрыла лицо руками и заплакала. Буравлев прикрикнул на нее, приказал помочь ему.

Костю вытащили наверх, положили в тень на холодную траву. Ощутив прохладу, он откинул голову, глубоко задышал открытым ртом.

На лице его стали заметнее крупинки темных веснушек.

Лиза стояла рядом и машинально отряхивала от глины поднятую ею кепку тракториста. Козырек у кепки был помят, а на самой макушке вместо пуговки болталась лишь черная нитка.

И Лиза вдруг вспомнила, что прошлой ночью она видела Костю во сне в такой же кепке...

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

1

К месту происшествия Маковеев приехал на третий день. Сумрачный, с покрасневшими глазами, он прошел по берегу, осмотрел обломанный трактором глинистый срез, спустился к кромке реки.

Буравлев растерянно следил за директором. Смущенно покашливая, он чувствовал, как руки не находили места. Они то теребили углы полы форменной куртки, то опускались в карманы...

Побросав топоры, к берегу пришли лесорубы. Интересно, что скажет директор о Косте?

- Его судить будут, Сергей Иванович? - прошептала Буравлеву Лиза.

- Вытащат трактор, и все станет на свое место, - раздраженно бросил Буравлев.

- Правда, Сергей Иванович? - оживилась Лиза.

Наташа стояла поодаль, прислонясь спиной к стволу сосны. Она не сводила взгляда с Маковеева. А тот стоял на узенькой полоске песчаного плеса, хмуро поглядывая на реку. В нескольких метрах от его ног, будто орудийные стволы, подняли вверх свои кряжистые комли смолистые бревна. Вокруг них винтами ходила вода, стараясь оторвать бревна от затонувшего трактора.

Маковееву, очевидно, надоело стоять в одиночестве. Сутулясь, он снова поднялся по глинистому срезу на изломистый берег и, остановясь напротив Буравлева, грубовато бросил:

- Как это вы допустили до машины пьяного человека?

Буравлев промолчал.

- Вы это понимаете, какой убыток нанесен лесхозу? Вы что думаете, если благодаря райкому остались на работе, то на вас теперь и управы нет. За такое судить надо!..

- Что ж, судите, - равнодушно бросил Буравлев и в упор тяжело посмотрел на директора: - Вы уже это попытались однажды.

Маковеев побледнел, по скулам его начали перекатываться желваки. Он хотел бросить что-то резкое, но в это время подошла к нему Лиза:

- Вы зря так на Костю, Анатолий Михайлович. Он не был пьяным. Он вообще не пьет водки...

Маковеев негодующе окинул взглядом мужиковатую фигуру Лизы, Ничего не сказав, он быстро зашагал к дороге.

2

Наташа догнала Маковеева у оврага и, задыхаясь, позвала:

- Толя!..

Маковеев остановился и вопросительно посмотрел на нее.

- Слушай, ты не можешь так поступать ни с Костей, ни с отцом!.. протестующе бросила Наташа.

Плотно сжатые губы Маковеева дрогнули в усмешке:

- С каких пор ты стала адвокатом? Вопрос ясен, и решение будет принято правильное.

- Они здесь ни при чем.

- Все вы здесь ни при чем. Машина сама завелась и сама пошла под уклон.

- Трактор старый, латан-перелатан, - все еще пыталась доказать Наташа. - Человек чуть не погиб, а ты... Да что ты! Тебе от этого не больно!

Глаза Маковеева отчужденно блеснули:

- Запомни, Наташа, одно: встречи наши на работу влиять не должны. Ясно? - И, не попрощавшись, зашагал к машине.

3

Она стояла на дороге и все еще никак не могла понять: неужели это тот самый Маковеев, которого она так коротко называла Толей? Совсем недавно он так душевно читал ей стихи Блока и говорил, что любит ее.

Наташа смотрела вслед удаляющемуся Маковееву и не верила себе, что это был он - ее Толя. Нет, это совсем другой человек, чужой и непонятный.

И сразу стало все противно: и его подчеркнутая вежливость, и сдержанный, рассудительный голос.

Зачем она только доверялась ему? Делилась сокровенными думами? Ради чего обманывала отца?

Наташе не хватало воздуха. Прижав к груди руку, она тяжело переводила дыхание.

- Ты что стоишь? - послышался позади ее хрипловато-знакомый голос.

Наташа вздрогнула, обернулась. Из сосновой заросли на дорогу вышел отец.

- Вот елочку смотрю, - как можно бодрее сказала она и присела у небольшого конусовидного побега. - И как только она попала в сосняки?

- Ветер семечко занес, вот и прижилась, - пояснил Буравлев и пристально посмотрел на дочь. - Ты что такая бледная?

- Я... я... - растерялась Наташа. - Я ничего. Вот елочку увидела.

За поворотом проселка заурчала машина. Постепенно гул удалился.

- Н-да, елочка!.. - осуждающе покачал головой Буравлев. - Вижу, вижу, что за елочка... - И не говоря больше ни слова, пошел по проселку к лесничеству.

Уличенная в обмане, Наташа так и осталась сидеть возле ярко-зеленой елочки.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

Прокудину казалось, что Черное озеро похоже на огромного карася, покрытого чешуйчатыми блестками.

Мелкие волны шлепались о травянистый берег. Брызги в лучах солнца вспыхивали и, как искры от костра, падали к ногам. Старик, прижавшись к дереву, внимательно разглядывал свои большие худые руки. Неожиданная болезнь, словно полыми водами, смыла былую силу. Высохло и ослабло его тело.

Старик все это особенно примечал, когда входил в сторожку. Требовалось немало усилий, чтобы открыть дверь. Совсем еще недавно, чтобы перешагнуть порог, он пригибал лишь голову. А теперь стал и ростом ниже заходил свободно, не страшась стукнуться о притолоку.

Только нерастраченная память сохранила свежесть. В ее потайных уголках, как в добротной кладовке, сбереглось все то, что запечатлелось с давних пор. Припомнилась ему и небольшая избушка у Светлого ручья, где родился и откуда ушел на фронт. Ясно, как настоящий день, вставала перед ним гражданская война и все то трудное, что ему, совсем еще юному красногвардейцу, пришлось перенести. Незабываемо рисовались картины первых встреч на вечерней заре и первая неразделенная любовь к Аниске. Затем годы сложного и тяжелого труда в еловых и березовых чащах и снова война, партизанские землянки, перевернутые под откос вражеские поезда, короткие автоматные и пулеметные очереди. Особенно врезались в память взрывы снарядов и брошенные с самолетов бомбы... Затем - родной дом, и, наконец, одиночество...

Солнце припекало все сильнее. Тело старика тяжелело. Клонило ко сну. И тут он неожиданно вздрогнул, приложил к уху ладонь. За разухабистым тремоло* дятла Прокудин услышал тонкий мелодичный перезвон, словно где-то далеко перекликались колокола. Забыв про болезнь, старик вскочил на ноги и стал огибать озеро. Лавируя между кустарником и брусничными кочками, он наконец увидел в тонкой хрустальной синеве под сосняками больших белых птиц. На ярком солнце белизна их перьев была ослепительна.

_______________

* Т р е м о л о - быстрое, непрерывное чередование одних и тех же звуков в музыке. Здесь имеется в виду барабанная дробь дятла.

- Лебеди!.. - обрадовался старик. - Неужели сюда?..

Размахивая огромными упругими крыльями, птицы сделали над озером круг. И вот уже скользнули по воде, плавно, как белые лодки, закачались на мелких волнах.

Прокудин стоял и не верил глазам. Перед ним словно ожила легенда. Вот-вот сейчас выйдут на берег Демьян и Афимья, сядут рядком на травянистый откос и засидятся, пока не уйдут на остров лебеди и на дно Черного озера не упадут крупными золотыми зернами звезды. Но вокруг было пустынно и тихо. Только на клинушке сосны выстреливал свои звучные строфы певчий дрозд да за ольшаником, в небольшом болотце, без умолку квакали лягушки.

2

Ночь прошла на редкость тревожно. Все время не хватало воздуха, томила и пугала темнота.

Перед рассветом, зябко сутулясь, Прокудин осторожно спустился с печки и вышел на крыльцо. Ветерок освежил запотевшее лицо, придал бодрости. На восточной закраине неба над черной чертой леса голубела тонкая полоска. Темно-синие тени медленно начали бледнеть, и первая трель зорянки предупредила о наступлении утра.