Наследие Иверийской династии. Господин Демиург - Нина Малкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Третий! – хрипит женский голос.
– Третий уже, – задевает меня плечом крупный мужчина.
– Третий! – охотно подхватываю я всеобщую непонятную, необузданную радость и рассеянно посмеиваюсь, стоя в центре суетливого людского потока.
– Ваше величество, прошу вас, уйдёмте в сторону, – ворчит из-за спины стязатель.
Я шикаю в ответ и замечаю, как он и трое спутников напряжены. Им некомфортно в одежде простолюдинов, вдали от дома. Но это было моим условием: если сопровождение, то только неприметное. Чтобы меня легко приняли за путешественника.
– Так и быть, – миролюбиво подчиняюсь я.
Ухмыляясь, пробираюсь мимо плеч, локтей и тележек ближе к широкой арке местной лавочки. На вывеске что-то написано по-тимберийски, не разобрать. Последние годы я учил язык, но количество диалектов и народностей Тимберии вносит путаницу. Государство, некогда основанное беглецами и беженцами, давно опередило в развитии всех соседей. Чем не пример для подражания? Эту мысль я пока держу при себе, но трепет нового познания охватывает меня каждый раз, когда думаю об этом.
Невольно я прикрываю рукавом нос – у входа грязно, пахнет помоями, человеческими испражнениями и сыростью. В луже лежит бродяга, не то пьяный, не то вовсе испустивший дух.
– Говорят, в Фодерране болезнь. Как вы себя чувствуете? – беспокоится целительница и тянется к моей груди, чтобы воззвать к Девейне.
– Прекрасно, – я позволяю ей короткий осмотр и одёргиваю сюртук. – Благодарю за опеку, но она излишня. Держитесь поодаль. Если понадобится помощь, я дам знать.
Чтобы оторваться от своего слишком явного сопровождения, я захожу внутрь лавочки. Она не похожа ни на одно здание Квертинда. Вместо стен – мутные, тёмные от грязи стёкла. Чёрный металл их обрамления похож на щупальца веллапольского гибрида. Словно морской монстр взял в объятия прозрачный куб и теперь тянет его на дно. Чудно.
Внутри немного посетителей, растерянных среди предметов из стекла и металла – витрин, столов, перегородок. Скучно и серо, как будто тимберийцы даже в интерьере стремятся подчеркнуть отсутствие магии. Лишь чучело крокодила стоит в центре помещения, словно суровый страж.
Как и сама Тимберия, местная лавка не имеет единообразия и торгует всеми товарами сразу. На стеллажах вдоль стен покоятся книги, трубки, чертежи, шестерёнки, крохотные зеркала, металлические цилиндры и линзы. На центральном столе расположились лакомства и местные деликатесы – вяленые мясные палочки, галеты из фасоли и шпината, солёный угорь и баторское вино в пыльных бутылках. С потолка свисают инструменты. Большей частью назначение приспособлений остаётся мне непонятным, и это должно бы будоражить моё любопытство. Ведь есть в этой безвкусице что-то по-житейски бодрящее. Однако… вместо привычного живого интереса я ощущаю неприятную тоску.
За спиной снова маячат стязатели.
Я вздыхаю.
Идея тайной поездки пришла ко мне давно, ещё после смерти королевы Анны. Её предательство я пережил легко. Гораздо легче, чем предпочитает думать Мелира Иверийская. С тех пор наши отношения стали похожи на сражение двух борцов в столичных Чусовых ямах: она стремится оградить и уберечь меня от всего, я же стремлюсь скинуть бремя возросшей материнской заботы. Забота эта становится всё более удушающей. Ни наполовину осиротевшая Лауна, ни проблемы государства не интересуют королеву так сильно, как моё благополучие. Ставшая нездоровой чрезмерная опека имеет давние корни, но раньше я был слишком молод, чтобы распознать проблему.
«Детский каприз», – как-то сказала ещё правящая Мелира, когда я предложил развернуться на восток, навстречу тимберийским изобретениям. Тем не менее, мой каприз был в точности исполнен после её снисходительного одобрения; дилижансы, разъезжающие теперь не только по Большому Квертиндскому Тракту, но и по просёлочным дорогам, улучшили быт населения, положительно повлияли на экономику королевства и открыли новые возможности. Совет сначала рукоплескал Мелире, а затем запретил ей сотрудничество с Тимберией из-за сомнительных слухов о потере магии. Ни один из моих детских капризов больше не был исполнен, а громкое достижение её величество присвоила себе. Как и все прочие. Разве можно всерьёз думать, будто государством правит ребёнок?
После коронации я смирился со своим незавидным положением великовозрастного дитя при великой матери, ведь я всегда любил и люблю родительницу. Но время идёт, больше неподвластное мне, а я всё ещё остаюсь в тени. Квертинд не нуждается в моём правлении: Мелира освободила трон, но в зале Совета всё так же держит последнее слово. Квертинд не нуждается в моей силе: Лауна стала хранительницей величайшей из магий и учится управлять временем. Квертинд даже не нуждается в моём бесполезном организме, ведь теперь я лишился способности производить потомство.
Какое удручающее зрелище – бесполезный правитель!
Мать зовёт меня солнцем за непокорные светлые кудри и радость, которую я ей доставляю. Но то мать, а Квертинд… На что Квертинду король-солнце, если высшим светилом здесь почитают Красную Луну?
Другое дело – король-изобретатель. Король-новатор. Король из будущего. Всё ещё сын Мелиры Великой, но вдобавок – дитя перемен.
Отныне я не намерен оставаться в стороне и уступать свои успехи матери или Верховному Совету. И сейчас я только начинаю своё правление.
Разгорячённый этой мыслью, я поспешно отхожу от стязателей, стараясь быстрой ходьбой выказать им недовольство. Меня встречает местная торговка. Приятная женщина – с виду тимберийка, – широко улыбается, как своему доброму другу. Быстро распознав во мне квертиндца, она предлагает съестные товары с ближайшего прилавка и попутно пытается узнать моё мнение о запрете в королевстве ввозных артефактов. При этом речь её звучит чудовищно плохо, с сильным акцентом. От еды я отказываюсь, но позволяю наполнить походную флягу пресной водой. Стязатели приказали мне пить только из неё, и, размышляя об этом, я наблюдаю, как престарелый господин напротив нас споро справляется с незнакомым мне изобретением. Лавочнице лениво отвечаю, предлагаю перейти на тимберийский. Завязывается услужливый спор, но мы оба замолкаем, когда с улицы доносятся переливы проникновенной мелодии. Она проникает сквозь щель открытой двери, когда маленький сорванец, опасливо озираясь, выходит из лавочки.
Воришка? Может быть. Но лавочницу это совсем не беспокоит.
– А! – говорит она. – То нофый слагатель играет. Бом Бон.
Поддавшись необъяснимому толчку, словно оказавшись под чужим пристальным взглядом, я делаю два шага назад. Леди за прилавком тут же обвиняюще прищуривается.
– Какой глупый псевдоним, – насмехаюсь я над незнакомым чудаком. – Вы знаете его?
– Ясный путь! – фыркает торговка. – Мерзафец и авантюрист, каких набиты полные дьюреман. Отвлекает тебя от торговли. Ты полюбить эту музыку.
Музыка и впрямь неплоха. Но теперь её совсем
