Брусничное солнце - Лизавета Мягчило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самая крупная из заноз выскользнула из-под кожи, тонкой струйкой пятная юбку хлынула кровь. А Варвара не почувствовала. Лишь когда пальцы грубо запечатали рану мазью, она удивленно моргнула, а затем разразилась бранью, зажимая перепачканный бок ладонями. Яков бессовестно усмехнулся, убирая подбородок с плеча, подул напоследок на влажный локон, прилипший к шее.
— У тебя дурные отношения с деревом. Помнится, прошлый раз я тоже выдирал из тебя крупную щепу. Ничего нового, барыня, совсем ничего нового… Одевайся, я налюбовался, эта память будет греть меня стылой ночью.
— Только это тебе и останется… — Раздраженно шипя, Варвара грубо дернула рубашку, натянула обратно на тело. Идти никуда не хотелось. За время короткого разговора она успела позабыть о их выходе с болот. Теперь тревога вернулась на положенное место, уселась, вцепившись когтистыми лапами в загривок. — Попробуешь снова ко мне приткнуться и, видит Господь Бог, я не дам тебе покоя.
Когда Варвара обернулась, Яков уже принял привычный облик нечистого. Острые иглы зубов, глаза — черные опасные омуты. И что-то тоскливо ухнуло вниз, будто, узнав правду, она потеряла доброго друга и учителя. Его место занял незнакомец, такой же колючий, но неправильный. Если раньше образ Болотного Хозяина вызывал страх, трепет и восхищение, то теперь эти чувства смазались. Обратились во что-то непонятное, то, чему в груди совершенно не находилось места.
Болотный Хозяин обнажил в широкой улыбке острые зубы, а затем совершенно бесстыдно и лукаво подмигнул.
— Звучит очень заманчиво.
Скрипнула дверь, за порог землянки он выскользнул первым, на фоне стремительно темнеющего закатного неба его силуэт выделялся черным невыразительным пятном. Осуждающе покачав головой, Варвара двинулась следом.
Колдовство так сноровисто и ловко из нее не выскальзывало — все так же барыня не могла пустить твердую кочку себе под ногу. Зато теперь легко видела чужую работу. Ни разу за всю дорогу Варвара не оступилась, колдуну не пришлось страховать ее, хватая над глубокими бочагами за шиворот рубахи. Время от времени Яков оборачивался, следил за ней светящимся взглядом и задумчиво хмурился.
Что же такое ждало ее впереди? Отчего былые едкие шутки больше не срывались с острозубого рта? Для чего ему морок нужен стал?
Что-то пошло не так. Яков не заметил перемены, а она не просто почувствовала — оказалась снесена напором. Адская боль каленым прутом ударила в висок, как только граница болота осталась за спиной. Шаг на твердую землю и Варвара, словно подкошенная, рухнула.
Коротко всхлипнула, зажимая голову двумя руками. Внутри толпились образы, сменялись один другим в вихревом потоке. И она осознала, какой же была дурою…
«Тебе не уйти. Ни в этой жизни, ни в следующей».
Серый взгляд такой глубокий, такой искренний. Печется. Несет на руках до кровати, громким криком велит позвать врача. А потом мерит шагами комнату, глядя на нее жадно, по-волчьи. С любовью.
Судьба ее.
«Не заставляй запирать тебя в комнате»
Глупая. Какая же глупая… Все ради ее здоровья, ради безопасности. Он сносит насмешки, терпит, глотает яд, льющийся с ее губ. И ночью аккуратно опускается рядом. Варвара видит сталь едва приоткрытых сонных глаз. Он до последнего не сводил с нее взгляда. Что же это за наваждение?
«Я найду тебя»
Она чуяла, как он пульсировал внутри, исторгаясь. Помнила жадные пальцы на горящей коже. Единственный. Первый. Нужный.
Задыхаясь, Глинка поползла вперед. Ради чего она пряталась? От чего пыталась сбежать? Голос Якова попытался пробиться через плотный слой белой густой ваты. Но это показалось ей незначимым.
— Варя, стена, выстраивай стену, силу прими!
Руки цеплялись за влажный мох, царапались ладони о опавшие еловые иглы, а она была так далеко от своего возлюбленного. Глупая, какая же взбалмошная. Права была мать, она совершенно беспечная. Молить будет, ноги целовать… Хоть бы принял обратно, Господи…
Дыхание рвется натужными хрипами. Боль от разлуки так велика, что Варя едва может двигаться. Добраться бы, доползти… Глинка пытается подняться на ноги, когда ее вжимает в траву другое тело. Крепкое, сильное. Держит так, что не вывернуться. И она заходится в истерике. Тонет в нестерпимой тоске и любви, пока чужие пальцы сжимают щеки, царапают скулы длинными когтями.
— Давай же, бестолковая, что толку от твоей силы, если она внутри спрятана? Выпускай!
Что ей сила? Самуил был против ведьмовства, для чего его расстраивать? Болотный хозяин рывком перевернул ее на спину, перехватил судорожно сведенные, готовые к борьбе руки, встряхнул за запястья. Громко клацнули друг о дружку зубы, рот наполнился кровью, голова гулко ударилась о мягкий мох, рассыпалась с прибрежных кустов перезревшая брусника. А Варвара смотрела и не видела.
— Вовек не расплатишься… — Его голос змеиным шипением скользнул в прореху сознания. И юноша запел. Незнакомые слова на незнакомом языке, а внутренние бесы вскинули головы, потянулись сочно. И… Вгрызлись в ее собственное тело. Принялись рвать, терзать. Стоило появиться мысли о Самуиле — ее пожирали, оставляли в разуме кровавые алые полосы, выдирали наживую.
Прижимающее ее к земле тело исчезло. Отдалилось пение. Пока она выла, расцарапывая собственное лицо, хватаясь за глотку, в которой жег, пузырями крутого кипятка булькал воздух. Колдун безумным вихрем кружил по поляне, с громким треском отлетали от деревьев сучья. И когда на нее ворохом упали ягоды рябины, когда глаза припорошило мелкими листьями, Варвара вспомнила, как дышать.
Перевернулась набок и зашлась надсадным кашлем, ее тут же вырвало черной вязкой слизью. Оглушенная, Глинка чувствовала, как гаснет дикое пламя желания в сознании, остывают мерцающие угли навязанной любви.
— Приворот… — Собственный голос показался чужим, низким и хриплым.
Яков опустился рядом на корточки, поддел когтем ее подбородок и приподнял голову, внимательно вгляделся в ненормально-расширенные зрачки.
— Не простой, искусная работа. Ударило, как только ты из-под моей защиты выбралась. Давай-ка, вставай на ножки, брусничное солнце. Теперь у нас слишком мало времени, нужно сработать живо и ловко, иначе не уберемся, сюда твоя любовь заявится.
Одна фраза, а она тут же взлетела. Шатаясь и цепляясь за подставленную руку Якова, резко перешагнула накиданный ворох обломанных сучьев.
— А меня снова не?..
