Ярость огня - Розария Мунда

Дак освещал все вокруг.

– Это была не твоя вина, Ли, – сказала Крисса.

Я кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова. И в сотый раз задался вопросом, почему Энни не пришла.

В утро похорон я сидел за столом, подперев его ногами, с раскрытой передо мной книгой, словно оправдывающей мое бездействие, когда меня застала Алекса и сообщила, что Энни заперлась в женском туалете.

– Она звала меня?

– Нет, – ответила Алекс.

– Тогда что я, по-твоему, должен делать?

Алекса бросила на меня суровый взгляд:

– Не веди себя так, будто тебя это не касается, Ли.

Напоминание об Элбансе? О нашем сиротстве? В другой ситуации я не стал бы принимать близко к сердцу скоропалительные предположения, связанные с нашим прошлым, о котором другие не имели права мне напоминать. Но сегодня, похоже, я только этого и ждал.

Черт возьми, это напрямую касалось меня.

Я вскочил с места и последовал за Алексой в женское общежитие. Внутри почти одетая в парадные доспехи Дейдра колотила в дверь уборной и звала Энни. Кровать Орлы была убрана, а ее форма сложена у изножья кровати, чтобы вернуть родителям на церемонии. Я встал между Дейдрой и дверью:

– Вы можете воспользоваться другим туалетом?

– Там наши вещи…

– Да, но стражникам запрещено иметь личные вещи.

Дейдра бросила сердитый взгляд на меня, но Алекса взяла ее за руку.

– Пойдем, Дейдра, – пробормотала она.

Когда они удалились прочь, я дважды постучал в дверь костяшками пальцев:

– Это я.

Она не ответила.

– Энни, если ты ничего не скажешь, я выломаю дверь. – И, прижав ухо к двери, я услышал всхлип.

Я немного опустил плечо, уперся в дверь и надавил. Засов, старый и заржавелый, поддался моему напору. Дверь распахнулась, и я споткнулся о порог, увидев Энни, свернувшуюся калачиком в наполненной ванне, прижавшую лицо к коленям, словно она надеялась, что если надавит достаточно сильно, то полностью исчезнет. Из-под кожи торчали позвонки, покрытые ожогами. От воды поднимался пар.

В один момент тоска по ней, желание находиться рядом выбрались наружу, наводняя все вокруг, и перестало иметь значение то, почему она не приходила раньше.

Я закрыл дверь, стянул ботинки и разделся до трусов, после чего забрался к ней в ванну.

Она даже не спросила, что я делаю. Просто раскинула руки, скользнув в мои объятия. Прижалась ко мне так, как делала это всегда. И хотя наш первый поцелуй случился чуть больше месяца назад, сейчас, я знаю, все по-другому. Я не сводил глаз с ее намокшей макушки, а руками обхватывал ее талию и голени. Стараясь не потревожить ожоги.

– Ты здесь, – прошептала она.

Как будто хотела, чтобы я был здесь.

– Я здесь.

Она сильнее прижалась ко мне, а я думал только о том, что даже если мы никогда больше не поцеловались бы, даже если между нами никогда больше ничего не было бы, я был бы счастлив просто вот так обнимать ее.

– Я не могу это делать, – пробормотала она.

– Ты о похоронах?

– О работе.

Я ощутил жжение в горле, глаза защипало от слез. Я склонил голову набок и посмотрел в потолок, желая, чтобы пар рассеялся.

– Ты отлично справляешься с этой работой.

Энни покачала головой, словно отгоняя непрошеную мысль, а затем выдохнула:

– Значит, я отлично выбираю, кому из моих друзей умереть?

Собственное чувство вины вырвалось наружу:

– Это лучше, чем просто трусливо отсиживаться.

Вода плескалась о бортики ванны, капли стекали с ее волос, гулким эхом отдаваясь от стен пустой комнаты. Тот вечер в Лицее, утро на форте Арон, думаю я, были моментами моего полного бездействия. Я, может, и не был согласен с Энни в том, как должны выглядеть настоящие действия. Но после форта Арон я познал, что бездействие – тоже не вариант.

Я больше не мог оставаться в стороне.

Она прижалась лбом к моей груди, опустив лицо поближе к воде, и ее волосы облепили голову, словно водоросли, а затем сказала сквозь мокрые пряди:

– Кор просил меня оставить его в твоем отряде.

Я ждал разговора о Даке с тех самых пор, как уселся в ванну рядом с ней. Ждал упреков, которых я заслуживал. И только сейчас я осознал, что она была слишком занята тем, что винила себя. Конечно. Вот почему она не приходила.

– В моем отряде были наездники драконов, которые не вспыхнули.

– Он не справлялся…

– Это не твоя вина.

Энни глухо застонала. Как будто это очередная фраза из круговорота мыслей, в которых она застряла.

– А хочешь знать, что самое нелепое? – пробормотала она. – Самое нелепое в том, что он, кажется, думал, что защищает меня.

Она рассмеялась, и когда смех сменился слезами, я притянул ее ближе к себе.

– Ну, это было довольно глупо с его стороны.

Энни издала сдавленное фырканье, прижимаясь к моей груди.

– Ты не можешь так говорить о людях, которые… – И разразилась рыданиями.

Я обнимал ее до тех пор, пока вода в ванне не остыла. И хотя в воде мы ни капли не стеснялись друг друга, выбравшись из ванны, отвернулись друг от друга, чтобы одеться. Она вытирала волосы, когда раздался стук в дверь и в дверях появилась не Алекса или Дейдра, а Кор.

Он не спросил, что я здесь делал, и даже, казалось, не заметил меня. Бледный, с аккуратно зачесанными на пробор волосами, он посмотрел на покрытое красными пятнами лицо Энни и сказал:

– Я просто все время думаю… Дак ведь не хотел бы, чтобы я вел себя с тобой по-свински на его…

Он не в силах был произнести «похоронах».

Энни прижала ладони к глазам.

– Оставим это на потом? – предложила она дрожащим от слез голосом.

Кор фыркнул от смеха, большего похожего на всхлип.

* * *

Похороны павших стражников проходили на острове Мертвых, месте захоронения драконорожденных еще до Революции. К кладбищу вела узкая тропинка из внешних покоев Дворца, которая петляла к дальней стороне Крепости и соединялась единственным пешеходным мостом с островом в центре реки Фер.

Ступив на него сегодня, я понял, что никогда прежде не присутствовал на похоронах.

Сейчас остров был уже не тем, каким я его помнил: усыпальницы, в которых когда-то покоились останки моих предков, были обезображены во время Революции, а могил для драконорожденных, убитых во время нее, не появилось. Осматривая остров, я гадал, где бы они могли лежать. Мои родители, брат и сестры. Неизвестно, что случилось с теми, кто был убит в Дворцовый день, но я осознавал, что их память