Разрушенные - Кристи Бромберг

ты вымещаешь на мне свое дерьмо… но это ничего не исправит. Это не заставит Тони, или ребенка, или что-то еще исчезнуть. — Я задыхаюсь от слез, перехватывающих мое горло. — Я просто не знаю, что делать.

— Райли… — это первый раз, когда он говорит, и то, как он называет мое имя с такой болью и отчаянием, посылает озноб по моей спине. — У меня в голове сейчас полная хрень. — Заставляю себя сглотнуть и киваю головой, чтобы он знал, что я его слышу. Он закрывает глаза и громко вздыхает. — Послушай, мне… мне нужно время, чтобы все прояснить… так что я не отталкиваю тебя… я просто…

Кусаю нижнюю губу, не уверенная, расстроена ли я, что он говорит мне уйти или чувствую облегчение, и киваю головой. Он протягивает руку, чтобы коснуться меня, но я отступаю назад, боясь, что, если он это сделает, я не смогу уйти.

— Хорошо, — говорю я ему, мой голос едва слышен, я делаю шаг назад. — Поговорим через пару дней.

Я больше не могу смотреть на него, наша боль сейчас так ощутима по разным причинам, поэтому я поворачиваюсь и направляюсь к дому.

— Райли, — он снова произносит мое имя — никто не может произнести его так, как он — и мое тело мгновенно останавливается. Знаю, он чувствует себя так же, как и я — неуверенно, нерешительно, хочет, чтобы я осталась и хочет, чтобы я ушла — поэтому я просто стою к нему спиной и киваю головой.

— Я знаю. — Я знаю, что он извиняется — за то, что обидел меня, любил меня, и за то, что мне приходится пройти через это, за Тони, за неопределенность, за мою собственную неуверенность, когда дело доходит до того, чего я не могу ему дать… знаю, он жалеет о стольких вещах… и самое главное за что он извиняется, что прямо сейчас позволил мне уйти, потому что он не может найти в себе сил, чтобы попросить меня остаться.

ГЛАВА 20

— Я так горжусь тобой, приятель. — Смотрю в глаза Зандеру и борюсь со слезами. Хочу, чтобы он увидел глубину моих чувств к нему и к тому, что он только что сделал. За то, что предоставил окружному прокурору все необходимое, чтобы выдвинуть официальные обвинения против человека, который исчез, словно ветер. Сидеть за столом, полным страшных взрослых, и объяснять недавно обретенным голосом, как отец убивал маму — как напал на нее сзади, несколько раз ударил ножом, а затем ждал ее смерти, пока сам ты спрячешься за диваном, потому что должен быть в постели. Вот кто смелый парень. Я крепко сжимаю его в своих объятиях, больше для себя, чем для него, и мне жаль, что я не могу забрать у него воспоминания.

— Как ты стал таким смелым? — спрашиваю я его.

Я не жду ответа, но, когда он говорит, его слова останавливают меня.

— Мне помогли супергерои, — говорит он, пожимая плечами. Заставляю себя проглотить комок в горле, появившемся от такого количества эмоций, что я не могу говорить. Смотрю в глаза маленького мальчика, которого люблю всем сердцем, и не могу не видеть частички взрослого мужчины, которому оно тоже принадлежит. Мое сердце сжимается из-за обоих, и хотя я наполнена таким невероятным чувством гордости, оно окрашено легкой печалью, потому что я знаю, Колтон хотел бы знать, что Зандер сделал сегодня. Большинство взрослых никогда не могли понять те воображаемые барьеры, через которые он перескакивал.

Но я не могу ему рассказать.

Прошло четыре дня с тех пор, как я покинула его дом.

Четыре дня без разговоров.

Четыре дня для него, для нас, чтобы собрать наше личное дерьмо вместе.

И четыре дня абсолютного хаоса для меня во многих отношениях: Дом, мои эмоции, безумие СМИ из-за возможного ребенка, отсутствие Колтона.

Говорю Зандеру, что положу его любимую плюшевую собаку в его спальню и чтобы он пошел поиграл в салочки с остальными мальчиками. Стал ребенком, играл, смеялся и забыл о том, что его преследует — если такое вообще возможно.

Делаю все возможное, чтобы приготовить нам совместный ужин, в то время как знакомые и успокаивающие голоса мальчиков, доносящиеся снаружи, помогают мне справиться.

Я скучаю по Колтону. Мы были вместе каждый день больше месяца, и я привыкла к его присутствию, его улыбке, звуку его голоса. Мне больно, что он не позвонил, но в то же время я не жду, что он позвонит. Кроме сообщения, чтобы убедиться, что я благополучно добралась домой, и песни «Я человек», я ничего от него не слышала. У него столько всего, что нужно выяснить, столько с чем нужно примириться. И Боже, да, я хочу быть рядом с ним, помогать ему разобраться во всем, но это не мое дело. Всё просто и понятно.

Не могу сосчитать, сколько раз я брала трубку, чтобы позвонить ему — услышать его голос, узнать, как он себя чувствует, просто поздороваться — но не смогла. Знаю лучше, чем кто-либо, что пока Колтон не впустит меня в свое забаррикадированное сердце, звонок не принесет никакой пользы.

Покрываю глазурью торт, сделанный ранее, в качестве небольшой награды за сегодняшнюю храбрость Зандера, когда звонит телефон. Смотрю на экран и нажимаю кнопку «Отклонить». Это неизвестный номер и, скорее всего, журналист, желающий щедро заплатить мне за мою версию истории Тони. Она сказала прессе, что я любовница, разлучившая ее, беременную жертву, с любовью всей ее жизни… Колтоном.

Единственным благословением является то, что папарацци еще не обнаружили Дом. Но я знаю, это ненадолго, и я по-прежнему пытаюсь сообразить, что же мне делать тогда?

И почему-то история, которую обрисовала Тони, заставляет меня смеяться. Я не верю в сенсацию на шестой странице, где говорится, что они с Колтоном возродили свой роман. Я была в доме Колтона. Я знаю, как он презирает ее и все, что она олицетворяет. Не поэтому мне так грустно.

Я просто скучаю по нему. По всему нему.

Самое смешное, что на этот раз я не боюсь, что он побежит к другой. Мы преодолели это препятствие, и, откровенно говоря, добавив еще одну женщину в комплект, он еще больше усложнит свою жизнь. Нет, я не беспокоюсь, что он пойдет к другой женщине, я беспокоюсь, что он не придет ко мне.

Голоса прорываются сквозь мои мысли, когда я режу картошку на ужин. Слышу Коннора, говорящего:

— Придурок снова здесь.

— Мы всегда можем закидать его яйцами. — Это Шейн.

О чем,