В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь - Николай Александрович Лейкин

– Да ведь это европейская гостиница, – отвечала Глафира Семеновна.

– Только вот ты всего боишься, а напрасно мы не остановились в какой-нибудь турецкой гостинице. Ведь уж всякие-то европейские-то гостиницы мы видели и перевидели.

– Ну вот… Выдумывай еще что-нибудь! Тогда бы я ничего не пила и не ела.

– Баранину, пилав всегда можно есть.

– Как же! А что они в пилав-то мешают?

Николаю Ивановичу пришло в голову попрактиковаться в турецком языке, проверить, будут ли понимать его турецкие фразы из книжки, и он остановил одного турка, принесшего сундук, седого старика на жиденьких ногах и с необычайно большим носом. Затем открыл книгу и спросил:

– Мюслюман мы сын, я хрыстман?

– Мюслюман, эфендим, – отвечал турок, оживляясь, и улыбнулся.

– Понял, – радостно обратился Николай Иванович. – Я спросил его – мусульманин он или христианин, и он ответил, что мусульманин. Попробую спросить насчет самовара. Самовар – кайнат. Кайнат есть у вас? Кайнат рус? – спросил он опять турка.

– А! Кайнат! Нок[57], – покачал тот отрицательно головой.

– И насчет самовара понял. Спрошу его – говорит ли он по-немецки… У меня в книжке есть эта фраза… Нэмча лякырды эдермасиниз?

– Нок, эфенди.

– И это понял! Глафира Семеновна! А ведь дело-то идет на лад. Кажется, я и без проводника буду в состоянии объясняться по-турецки.

– Да брось, пожалуйста… Ну что ты как маленький… Отпусти его… Мне надо переодеваться, – раздраженно проговорила Глафира Семеновна.

– А вот попрошу у него спичек. Поймет, тогда и конец. Кибрит? Есть кибрит? – задал турку еще вопрос Николай Иванович и достал папироску.

Турок подбежал к столу, на котором стояли спички, чиркнул одну из них о спичечницу и поднес ему огня.

– Шюкюр, – поблагодарил его Николай Иванович, закурив папироску, сунул ему в руку монету в два пиастра и махнул рукой, чтобы он уходил, Получив неожиданный бакшиш, турок просиял, забормотал что-то по-турецки, стал прикладывать ладони к сердцу и задом вышел из комнаты.

– Какой забавный старик! – сказал ему вслед Николай Иванович и прибавил: – Ну, теперь я вижу, что с этой книжкой турки будут меня понимать.

Супруги стали изучать комнату. Две кровати были на венский манер, железные, с простеганным пуховиком-одеялом, и все это, вместе с подушками, было прикрыто простым турецким ковром. Мебель была также венская, гнутого дерева, но с мягкими сиденьями. Комната была с балконом. Супруги вышли на балкон. Балкон выходил в какой-то запущенный сад, обнесенный решеткой, за которой шла улица, и по ней тащился вагон конно-железной дороги. Влево виднелась голубая полоска воды Золотого Рога. В саду бродили и лежали сотни собак, приютившись под кипарисовыми деревьями. Тут были и старые ободранные псы, угрюмо смотрящие на веселых подростков- щенков, затеявших веселую игру друг с другом, были и матери с маленькими щенками, лежащие в выкопанных ямах. Все собаки были одной породы, несколько смахивающей на наших северных лаек, но менее их пушистые и с менее стоячими ушами и все одной масти – желтобурые.

– Несчастные… – проговорила Глафира Семеновна мужу. – Ведь, поди, голодные… И смотри, сколько из них хромает! А вон и совсем собака без ноги. Только на трех ногах… В особенности вот тех, которые со щенками, жалко. Надо будет их покормить. У меня осталось немного хлеба и колбасы… Есть сыр засохший.

Она сходила в комнату, вынесла оттуда дорожную корзинку и начала из нее выкидывать в сад все съестное.

Собаки всполошились и бросились хватать брошенные куски. Хватали и тащили прочь. Но вот на один кусок бросилось несколько собак, и началась свалка. Писк, визг, грызня… Сильные одолели слабых, завладели кусками, а слабые, хромая от только что нанесенных повреждений в драке, стали отходить от них.

В дверь стучали. Глафира Семеновна услыхала стук с балкона, вошла в комнату и крикнула: «Антрэ!»

Вошли два лакея-фрачника с мельхиоровыми подносами, торжественно державшие их на плече, и опустили на стол. На одном подносе стояли миниатюрные две чашечки из тонкого фарфора, два миниатюрных мельхиоровых чайника, два таких же блюдечка с вареньем, два с медом, блюдце, переполненное сахаром, масло и булки. На другом лежали на двух блюдечках английские сэндвичи и буше с мясом и сыром и помещались флакон с коньяком, две маленькие рюмки и разрезанный пополам лимон. Увидав все это, Глафира Семеновна поморщилась, пожала плечами и крикнула мужу на балкон:

– Николай! Иди пить английскую ваксу чайными ложечками. Чай подали по-английски!

– Да что ты! – вбежал в комнату Николай Иванович, увидал поданное, всплеснул руками и воскликнул: – Ах, Европа, Европа! Не понимает она русского чаепития! Кипятку, мерзавцы, подали словно украли! Тут ведь и на один стакан не хватит. Вытаскивай скорей из корзинки наш металлический чайник и дай им, чтобы нам в нем принесли кипятку.

– Да ты посмотри, чашки-то какие принесли! Ведь это для кукол и для канареек. Из такой чашки только канарейке напиться. Как ты будешь пить?

– Требуй большие стаканы! Гляс, гляс… Гран гляс… – кричал Николай Иванович лакеям. – Te а ля рюс, а не те англе.

Глафира Семеновна достала свой дорожный чайник и стала объяснять прислуге по-французски, что ей и ее мужу нужно для чаепития.

Долой английский порядок!

Супруги Ивановы не успели еще и чаю напиться, Глафира Семеновна только еще умывалась, сидела в юбке и ночной кофточке и утиралась полотенцем, как вдруг раздался стук в дверь и возглас Адольфа Нюренберга:

– Все устроено! Можно ехать на Селамлик! Готовы ли вы? Экипаж стоит у подъезда.

– Как готовы? Жена еще не одета, а я даже и не умывался, – отвечал Николай Иванович.

– Ах, боже мой! Да ведь мы опоздаем, и вы не увидите ни парада, ни султана! В одиннадцать часов будут закрыты все улицы, ведущие к мечети, а уж теперь половина одиннадцатого. Нам полчаса ехать. Торопитесь, пожалуйста. Иначе прощай Селамлик! Прощай падишах!

– Да что ж вы не сказали, что надо торопиться! Даже не пришли к нам давеча в номер.

– Помилуйте, я побежал, бешеного собака, чтобы достать для вас пропуск. Взял экипаж – лошади идут, как старого черепахи, пересел на другой. Бакшиш направо, бакшиш налево… Консула дома нет – я к вице-консулу… Не пускают. Бакшиш швейцару, бакшиш прислуге… Умоляю его, чтобы выдал билет. Дал записку в канцелярию. Я опять к консулу. О, только Адольф Нюренберг и может кататься колесом и кувыркаться в воздух! Пожалуйста, торопитесь, господин Иванов! Пожалуйста, торопитесь, мадам! А то прощай Селамлик!

– Да я сейчас, сейчас… – суетилась Глафира Семеновна, застегивая