В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь - Николай Александрович Лейкин

– Как это, в самом деле, скучно. Какие ревнивцы турки. Ведь это они из ревности запрещают.

– Нет, не из ревность. Этикет. Как ваша петербургского большого дама без лакей никуда не поедет, так и здешняя большого дама без евнух не поедет.

– Могла бы с мужем.

– Пс… – произнес на козлах проводник и отрицательно потряс рукой. – Никакого турок, даже самый простой, никуда со своя жена не ходит и не ездит.

– Отчего же? Взял бы под руку, как у нас, и пошел.

– Какая ты, душечка, странная, – возразил супруге Николай Иванович. – Как турку взять жену под ручку и идти с ней гулять, если у него их пять-шесть штук. Ведь рук-то всего две. Возьмет с собой пару – сейчас остальные обидятся. Ревность… Да и две-то если взять с собой, одну под одну руку, другую под другую, то и тут по дороге может быть драка из ревности…

– Позвольте, позвольте, господин, – перебил Николая Ивановича проводник. – Прежде всего, теперь в Константинополе очень мало турок, у кого и две-то жены есть. Все больше по одной.

– Как? Отчего?

– Дорого содержать. Да и моды нет.

– А гаремы? Ведь у турок гаремы, и в них, говорят, по тридцати – сорока жен.

– На весь Константинополь теперь и десяти гаремов нет. То есть гаремы есть, потому турецкого дамы не должны в мужского комната жить, а живут в женского половина, что называется гарем, но в этого гарем у самого старого и богатого турка две-три жены и женская прислуга, а у молодой турок почти всегда одна жена.

– Это для меня новость, – проговорила Глафира Семеновна удивленно. – Но отчего же у старого больше, чем у молодого? Вот что странно.

– О, тут совсем другого разговор! Старые турки живут на старомодного фасон, а молодого турки по новой мода.

– Так, так… Это значит, одни по цивилизации, а другие без цивилизации, – сказал Николай Иванович.

– Вот-вот… Одни на европейский манер, а другие… Но все-таки, кто и на европейский манер, всегда есть шуры- муры с прислугой. Ведь всегда есть хорошенького молоденького прислуга, – пояснил проводник.

– Понимаю, понимаю, – проговорил Николай Иванович.

– Но отчего же молодые турки, у которых по одной жене, не могут гулять с ней по городу под руку? – допытывалась у проводника Глафира Семеновна.

– Закон не позволяет. Боятся своего турецкого попов.

– Да ведь сами же вы сейчас сказали, что они цивилизованные, так что им попы!

– О, может выйти большого неприятность!

– Бедные турецкие дамы. Ну, понятное дело, они от скуки и красятся, – произнесла Глафира Семеновна. – Да-да… Вот еще дама в карете проехала, и с нею девочка и мальчик в феске. Тоже страшно наштукатурена.

– Армянского дамы, греческого дамы, еврейского – те не красятся, у тех нет этого мода, – рассказывал проводник. – То есть так разного косметического товар они на себя кладут, но немножко – и без мода. Вот одного моего знакомого дама, мадам Лилиенберт идет, – указал он на черноокую молодую еврейку в шляпе с целой клумбой цветов. – Она без штукатурки. Муж ее банкир и продает старинного турецкие вещи.

В конце моста сделалось еще многолюднее. Было уж даже тесно. Экипаж ехал шагом. Кучер то и дело кричал и осаживал лошадей, чтобы не раздавить прохожих. Между прочими двигалась целая толпа халатников – человек пятьдесят, в белых чалмах с зеленой прослойкой и с четками в руках.

– Это все духовного попы и дьячки из провинции. Они идут с мечети Гамидие, чтобы видеть султана и занять лучшие места, – пояснил проводник. – Да и вся эта публика идет туда же, на Селамлик, смотреть на церемонию.

– Стало быть, толпа эта не обычная? – спросил Николай Иванович.

– На мостах всегда бывает очень тесно, но сегодня Селамлик, а потому еще теснее. Все спешат, чтобы прийти пораньше и занять хорошего места.

– Батюшки! Что это? Католические монахи… – указала Глафира Семеновна мужу на двух капуцинов в коричневых рясах и с непокрытыми головами. – Точь-точь как в Риме. Послушайте, разве здесь позволяется им ходить в своем наряде? – обратилась она к проводнику.

– В Константинополе, мадам, каждый человек, каждый поп может ходить в своего собственного одежде и ни один турок над ним не будет смеяться. Вот это самого лучшего обычай у турок. Ни в Париже, ни в Берлине, ни в Вене вы этого не увидите. Там сейчас мальчишки сзади побегут и начнут дергать за одежду, свистать, смееться, пальцами указывать, а здесь у турецкий народ этого нет. Вон, видите, армянского священник в своего колпак идет, и никто на него внимания не обращает.

– Верно, верно. Мы были в Париже и видели, – подхватил Николай Иванович. – Я приехал туда в феврале третьего года в барашковой скуфейке, и на мою шапку мальчишки на улице пальцем указывали и кричали: «Перс! Перс!» А здесь это удивительно.

– Да, нигде за границей духовенство в своем поповском платье не ходит, – прибавила Глафира Семеновна.

– А здесь, у турок, каждый чужой человек как хочешь молись, какую хочешь церковь или синагогу строй и никому дела нет, – продолжал рассказывать проводник. – Тут и греческого ортодокс церкви есть, есть и армянского церкви, есть католического, протестантского, еврейского синагоги, караимского синагоги, церкви от ваших раскольники, церкви английского веры. Какой хочешь церкви строй, какой хочешь поп приезжай, в своей одежде гуляй – и никому дела нет.

И точно, в конце моста показались католические монахини в своих белых головных уборах, с крестами на груди. Они вели девочек, одетых в коричневые платья, очевидно воспитанниц какого-нибудь католического приюта или училища. Увидали супруги и греческого монаха в черном клобуке и с наперсным крестом на шее. С ним шел служка в скуфье и подряснике. Еще подальше шел католический монах в черном и в длинной черной шляпе доской. Видели они монаха и в белом одеянии с четками на руке.

– Удивительно, здесь свобода духовенству! – воскликнула Глафира Семеновна.

Экипаж стал съезжать с моста. Его окружили три косматые цыганки в пестрых лохмотьях, с грудными ребятами, привязанными за спинами, протягивали руки и кричали:

– Бакшиш, эфенди, бакшиш!

Одна из цыганок вскочила даже на подножку коляски.

– Прочь! Прочь! – махнул ей рукой Николай Иванович.

Дабы отвязаться от них, проводник кинул им на доски моста медную монету. Цыганки бросились поднимать монету.

Экипаж въехал на берег Галаты.

Здесь все перемешалось

– Вот уж здесь