В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь - Николай Александрович Лейкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А по-русски понимают? – спросил Николай Иванович проводника.
– От лодочников есть такого люди, что и русского языка понимают. Галата и Пера – весь Европа. Тут на всякого язык разговаривают. Тут и англичанский народ, тут итальянского, тут и ишпанского, и датского, и голандского, и шведского, греческого, армянского, арабского. Всякого язык есть.
От самого моста шла конно-железная дорога с вагонами в один ярус, но в две лошади, так как путь ее лежал в гору. Вагоны были битком набиты, и разношерстная публика стояла не только на тормозах, но даже и на ступеньке, ведущей к тормозу, цепляясь за что попало. Кондуктор безостановочно трубил в медный рожок.
– Смотри, арап, – указала Глафира Семеновна мужу на негра в феске, выглядывающего с тормаза и скалившего белые, как слоновая кость, зубы.
– О, здесь много этого черного народ! – откликнулся проводник. – У нашего падишах есть даже целого батальон черного солдатов. Черного горничные и кухарки… и няньки также много. Самого лучшего нянька считается черная. Да вон две идут, – указал он.
И точно, по тротуару, с корзинками, набитыми провизией, шли две негритянки, одетые в розовые, из мебельного ситца, платья с кофточками и в пестрых ситцевых платках на головах, по костюму очень смахивающие на наших петербургских баб-капорок с огородов.
К довершению пестроты, по тротуару шел, важно выступая, босой араб, весь закутанный в белую материю, с белым тюрбаном на голове и в медных больших серьгах.
Дома на набережной Галаты были грязные, с облупившейся штукатуркой и сплошь завешенные вывесками разных контор и агентств, испещренными турецкими и латинскими надписями. Кое-где попадались и греческие надписи. Глафира Семеновна начала читать фамилии владельцев контор, и через вывеску начали попадаться Розенберги, Лилиентали, Блуменфельды и иные «берги», «тали» и «фельды».
– Должно быть, все жиды, – сказал Николай Иванович и крикнул проводнику: – А евреев здесь много?
– О, больше, чем в российского городе Бердичев! – отвечал тот со смехом.
– А вы сами еврей?
– Я? – замялся Нюренберг. – Я американского подданный. Мой папенька был еврей, моя маменька была еврейка, а я свободного гражданин Северо-Американского Штаты.
– А я думал – русский еврей. Но отчего же вы говорите по-русски?
– Я родился в России, в Польше, жил со своего папенька в Копенгаген, поехал с датского посольства в Петербург, потом перешел в шведского консульство в Америку. Попал из Америки в Одессу, и вот теперь в Константинополе. Я и в Каир из Египта был.
– А веры-то вы какой? Мусульманской?
– Нет. Что вера! В Америке не надо никакой вера!
– А зачем же вы турецкую феску носите, если вы не магометанин?
– Тут в Константинополе, эфенди, кто в феске, тому почета больше, а я на турецкого языке говорю хорошо.
Экипаж поднимался в гору. Толпа значительно поредела. Чаще начали попадаться шляпы котелком, цилиндры, барашковые шапки славян, женщины с открытыми лицами. На улице виднелись уж вывески магазинов, гласящие только на французском языке: «Modes et robes, nouveautés» и т. п. Появились магазины с зеркальными стеклами в окнах. Начались большие каменные многоэтажные дома.
– Гранд Рю де Пера, – сказал с козел проводник. – Самого главного улица Пера в европейского часть города.
– Как? Главная улица – и такая узенькая! – воскликнула Глафира Семеновна.
– Турки, мадам, не любят широкого улицы. У них мечети широкие, а улицы совсем узенькие. Да летом, когда бывают жары, узенького улицы и лучше, они спасают от жаркого солнца.
– Но ведь сами же вы говорите, что это европейская часть города, стало быть, улица сделана европейцами.
– А европейского люди здесь все-таки в гостях у турок, они продают туркам модного товары и хотят сделать туркам приятного. Да для модный товар и лучше узенькая улица – на улице цвет товара не линяет. Опять же, мадам, когда в магазине потемнее, и залежалого материю продать легче.
– А здесь разве надувают в магазинах? Тут ведь все европейцы.
Проводник пожал на козлах плечами и произнес:
– Купцы – люди торговые. Что вы хотите, мадам! Везде одного и то же.
– А турки как? Тоже надувают?
– Турки самого честного купцы. Они не умеют надувать.
– То есть как это не умеют? – спросил Николай Иванович.
– Уверяю вас, ваше благородие, не умеют. Турок запрашивать цену любят, за все он спрашивает вдвое, и с ним всегда нужно торговаться и давать только третьего часть, а потом прибавлять понемножку, но плохого товар вместо хорошего он и в самого темного лавка не подсунет. Турок самого честного купец! Это вся европейского здешнего колония знает. Вот армянин, грек – ну, тут уж какого хочешь будь покупатель с вострыми глазами – наверное надует. Товаром надует, сдачей надует.
– А мясники тут турки или европейцы? – спросила Глафира Семеновна, увидав рядом с модным магазином с выставленными на окнах за зеркальными стеклами женскими шляпками мясную лавку с вывешенной на дверях великолепной белой тушей баранины.
– Мясники, хлебники, рыбаки – везде больше турки, – отвечал проводник. – Турки… А для еврейского народа – евреи.
– Но как здесь странно… – продолжала Глафира Семеновна, смотря по сторонам на магазины и лавки. – Магазин с дамскими нарядами за зеркальными стеклами, шелк, дорогие материи – и сейчас же бок о бок мясная лавка.
– Дальше по улице, так еще больше все перемешается, мадам. Такого у турок обычай. А вот потом на базаре в Стамбуле и не то еще увидите! Там и головы бреют, и шашлык жарят, и шелковые ленты и фаты продают – все вместе.
– Да и здесь уж все перемешалось, – сказала Глафира Семеновна.
И точно, роскошный французский магазин чередовался с убогой меняльной лавчонкой, по другую сторону магазина была мясная лавка, далее шло помещение шикарного кафе – и сейчас же рядом с кафе турецкая хлебопекарня, продающая также и вареную фасоль с кукурузой, а там опять модистка с выставленными на окнах шляпками и накидками.
Экипаж остановился около подъезда мрачного многоэтажного дома. На зеркальных стеклах входных дверей была надпись: Hôtel Perà Palace.
– Приехали в гостиницу? – спросил Николай Иванович.
– Приехали, эфенди, – отвечал проводник, соскакивая с козел.
Опять нет самовара
Из подъезда выскочил рослый детина, одетый в черногорский костюм, и
