В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь - Николай Александрович Лейкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ехали по набережной Золотого Рога. Виднелся целый лес труб и мачт паровых и парусных судов. Шла разгрузка и нагрузка. Теснота была страшная. Пришлось ехать шагом. Собаки с визгом выскакивали из-под ног лошадей. Отряды солдат в разных формах показывались изо всех переулков, ведущих к набережной. В некоторых местах они уже становились шпалерами по набережной. А движение конки не прекращалось. Вагоны, нагруженные самой пестрой публикой, хоть и шагом, но не переставали двигаться при неустанных звуках рожков. И что удивительно, не было беспорядка. Прохожие и проезжие сторонились, жались, останавливались, но все-таки пропускали вагоны конки. Этот порядок движения не уклонился от наблюдения Николая Ивановича, и он тотчас же указал на него жене.
– Вино запрещено – оттого, – отвечала та. – Трезвые люди, никто не нализавшись. Ведь у нас отчего лезут, напирают, давят друг друга, толкаются? Оттого, что как какой-нибудь праздник, как какая-нибудь церемония – сейчас с раннего утра нальют себе глаза.
– И полиции-то ведь не особенно много видно. Кое- где только… – продолжал удивляться Николай Иванович.
– Ну как же… Вот полицейский стоит, а вот опять.
– Да что же это, матушка, значит! Пустяки.
– Говорю тебе, что трезвые люди. По их закону вино и водка им запрещены – вот и порядок, – повторила Глафира Семеновна. – Опять же, может быть, и боятся уже очень полиции. А ведь у нас народ нахальный…
– Да чего тут бояться-то? Я даже не вижу, чтобы кого- нибудь, что называется, честью просили. Полицейские стоят и даже руками не машут, а не то чтобы что-нибудь… – продолжал удивляться Николай Иванович и спросил проводника: – Скоро приедем?
– Вон мечеть виднеется.
Действительно, вдали высилась белая мечеть с тонкой изящной лепной отделкой, кажущаяся издали как бы убранная вся кружевом. На тонком высоком минарете виднелась черная точка имама, бродившего по балкону. Войска пошли уже вплотную. Стояла конница. Военные формы были самые разнообразные, напоминающие и нашу русскую, и прусскую, и французскую. Экипажи начали останавливаться. Нюренберг вынул пропускной билет и стал помахивать им на козлах, вследствие этого экипаж супругов Ивановых пропустили дальше. Здесь уже не было тесно. Экипаж помчался мимо рядов войск. Их обгоняли коляски с сановниками в фесках и в залитых золотом мундирах. Сами супруги обогнали карету с сидевшей внутри турецкой дамой в модной шляпке с цветами, в пенсне и с закутанной вуалью нижней частью лица. Экипаж дамы был великолепный, с иголочки, на козлах молодцеватый кучер в английской кучерской ливрее и желтых перчатках, но в феске. Рядом с кучером сидел евнух. Нюренберг обернулся к супругам Ивановым и тихо произнес:
– Это супруга султанскаго шамбелена…
И он назвал имя сановника.
– Почему вы ее узнали? Ведь у нее лицо закрыто, – сказала Глафира Семеновна.
– Я? Я по кучеру и по ее лакею знаю, – отвечал Нюренберг.
Экипаж подъехал к мечети и проследовал к довольно скромному двухэтажному дому, находящемуся против мечети, окна которого сплошь были открыты и в них виднелись мужчины и нарядно одетые дамы. Коляска остановилась.
– Пожалуйте, приехали… Сходить надо. Вот из окон этого дома вы будете смотреть на церемонию, – проговорил проводник, соскакивая с козел, и стал помогать Глафире Семеновне выходить из экипажа.
Свои ковры
Супруги Ивановы вышли из коляски и спешили от той военной пестроты, которая окружила их. На площадке, около крыльца, ведущего в дом, по которой им пришлось проходить, бродило и стояло множество военных всех чинов и оружия. День был прекрасный, теплый, и при солнечных лучах ярко блестело золото, серебро и вычищенная сталь мундиров.
Они остановились, но Нюренберг выбежал вперед, махнул пропускным билетом и заговорил:
– Пожалуйте, пожалуйте! Идите за мной. Вы будете смотреть из самого лучшего окна в первом этаже. Московлу[59], – сказал он какому-то военному, который заглянул в пропускной билет, указывая на Николая Ивановича.
Военный приложил ладонь к феске на лбу и поклонился.
По каменным ступенькам крыльца, на которых стояли люди в фесках и в статском платье, супруги Ивановы вошли за Нюренбергом в дом и вступили в прихожую с вешалками, сдав верхнее платье сторожам в пиджаках с петлицами. Сторожа величали их «султаным» и «эфендим». Навстречу им выдвинулся рослый красавец в феске и флигель-адъютантском мундире. Нюренберг забежал вперед и подал ему пропускной билет супругов, назвал их фамилию и, прижимая ладонь к феске, ретировался в сторону.
– Charmé, – сказал флигель-адъютант и, протянув Николаю Ивановичу руку, пригласил его с женой пройти в следующую комнату. И все это на чистейшем французском языке и даже с парижским акцентом. А затем прибавил: – Публики сегодня немного, и вы можете поместиться у окна, как вам будет удобно.
Комната, куда вошли супруги, была большая, в несколько окон, и, очевидно, в другое время имела назначение для каких-нибудь заседаний, ибо посредине ее стоял большой длинный стол, покрытый зеленым сукном. У двух отворенных окон сидели уже мужчины и нарядно одетые молодые дамы. Трое мужчин были одеты во фраки и белые галстуки, и между ними супруги увидали и англичанина, который ехал с ними вместе в вагоне. Николай Иванович с особенным удовольствием бросился к нему и уж как старому знакомому протянул руку, спрашивая его по-французски о его здоровье.
– Very well… I thank you… – отвечал англичанин по- английски и отошел к своим дамам.
Проводник Нюренберг приготовил стулья около свободного открытого окна, усадил супругов и шепнул Николаю Ивановичу:
– Дайте мне еще два серебряного меджидие…[60] Здесь нужно дать бакшиш направо и налево, а вам чтобы уж не беспокоиться.
– Да нет у меня больше серебряных денег. Все вам отдал, – отвечал тот.
– Дайте золотого… Я разменяю у знакомого сторожей. Дайте русского золотой, я его разменяю и потом представлю вам самого аккуратного счет.
Николай Иванович дал.
– Потом не забудьте расписаться в книге… – продолжал Нюренберг. – Вон на столе большого книга лежит. Здесь все именитого люди пишут своего фамилий и откуда они.
– А по-русски можно?
– На каком хотите языке. В книге есть и бухарского, и японского, и китайского подпись. Имя, фамилий и город…
Нюренберг исчез. Николай Иванович тотчас же отправился к лежащей на столе книге, испещренной подписями, и расписался в ней: «Потомственный почетный гражданин и кавалер Николай Иванович Иванов
