Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Эти живые, искренние, открывающиеся именно в делах отношения между Богом и Его народом, о которых прообразовательно повествуется в Ветхом Завете, которые во всей полноте воплотились в жизнь в Иисусе и существовали во времена апостолов, – они-то и есть правильные, такие, какими им и должно быть. Мы называем Библию собранием книг, созданных в те времена, когда Бог был совсем рядом, и под прямым Его руководством, созданных для того, чтобы мы знали, как могло бы и должно было быть сейчас.

Но то время ночи нас мало чему научило. Правда, то высшее, что получили апостолы от Иисуса – внутреннюю потребность новой жизни и силы для ее достижения, – Он дал и нам. И вера наша столь же крепка и ничуть не оскудела. Нас не покинула надежда на блаженство, равно как и уверенность в том, что Бог милостив и все обращает нам во благо. Но вот того опыта Бога живого, внутреннего ощущения пребывания Его среди нас, о чем, как о естественном, так просто, без прикрас повествуют и Ветхий, и Новый Завет, у нас явно нет. Порой и мы убеждаемся, что Бог слышит наши молитвы, однако исторический знак нашего времени таков: во многом, в чем в библейские времена Небеса помогали людям, теперь им приходится рассчитывать на самих себя. Поэтому задача нашего благочестия и уж тем более веры сегодня выглядит куда скромнее, и ее можно выразить примерно так: все, что происходит с нами, следует принимать как исходящее от Бога, надеясь на Его благие намерения и терпеливо ожидая от Него помощи, особенно когда это не противоречит привычному ходу вещей. Но так можно дойти до того, что кто-то даже не позволит себе обратиться с просьбой к Богу о выздоровлении, считая, что этим нарушит заповеди смирения и кротости, и примется использовать все мыслимые средства для избавления от своих скорбей.

И таким образом, благочестие, или вера, не желая соприкасаться с суровой действительностью, удаляется в тихую страну невидимого, предпочитая этой жизни область мыслей, а внешней судьбе — надежду на прекрасный потусторонний мир. Смирение, покорность скорбям, терпение, упование на лучшее будущее способны по мере возрастания сделать для человека смерть желанной – таковы благородные плоды и свидетельства подобного благочестия.

Но что примечательно и очевидно: оно присуще всем людям. Среди живущих по вере Авраама, не только у христиан, но у иудеев и мусульман, такое благочестие, хотя и искаженное заблуждениями у последних, во все времена и у всех народов приносило восхитительные плоды.

И если вне христианства оно истинно только отчасти, а надежда на блаженство совершенно не оправдана, то в Иисусе все, что обещает эта вера, истинно.

Спаситель в одном месте, о котором мы поговорим позже, возносит такое благочестие на пьедестал. Любопытно, что те самые мысли, проникнутые особой симпатией к такому благочестию, Им почти нигде больше не высказываются, а Сам Он действует и поступает совсем иначе. Руководствуясь подобным благочестием, одна религиозная газета, к примеру, написала такое: «Христианство учит нас видеть в болезни благо». Думающий так серьезно попросту осуждает поведение Иисуса, Его небезуспешное стремление избавить людей от этого «блага».

В одном знаменательном месте Библии Иисус трогательно советует нам стремиться к такому благочестию. Я имею в виду притчу о богаче и бедном Лазаре (Лк 16:19 и далее). Давайте же здесь хотя бы немного углубимся в смысл этих дорогих нам всем слов, без которых образ Иисуса был бы неполным.

Слова Иисуса «Не можете служить Богу и маммоне» (стих 13) показались слушающим Его фарисеям просто смешными – «и они смеялись над Ним» (стих 14). У них как раз высшей житейской мудростью считалось умение не забывать за временным вечное и за вечным – временное, иначе говоря, не обделять себя ни тем, ни другим. Они «были сребролюбивы» и стремились быть людьми, преуспевающими здесь, на Земле. В ответ на насмешки кичащихся фарисеев Спаситель показывает этим умникам всю глупость их мнимого благоразумия, снимая как бы специально для них покров, скрывающий потусторонний мир, то, что нас ждет после смерти. Он рассказывает, как жили на земле любимец мамоны, человек, так сказать, преуспевающий, и «неудачник» Лазарь и где они оказались после смерти. Правда, Иисус ничего не говорит об их образе мыслей, акцентируя наше внимание на реальных условиях их жизни, на том, к чему следует стремиться, а чего избегать. Нельзя сказать, что Он ставит нам в пример кротость Лазаря, его долготерпение и надежду на лучшую судьбу после смерти. Но тем милее всем страждущим эта притча, проповедующая утешение, непоколебимую веру в провидение и надежду на блаженство. Только верьте всей душой, учит нас притча, не будьте как фарисеи, для которых важнее всего красиво говорить. То, во что вы верите и на что надеетесь, – истинно.

Спаситель для большей убедительности Своего ответа фарисеям беспристрастно описал им две жизни, протекавшие без какой-либо заметной связи с Ним и так же завершившие свой земной путь. Если бы Он, Иисус, увидел Лазаря таким больным и несчастным перед дверью богача, Он бы не оставил его. И после смерти Лазарь разделил участь всех ветхозаветных праведников, отчего повода говорить о том, что Он, Иисус, приносит людям, здесь никакого нет.

Стало быть, здесь, хотя и по совершенно особым причинам, Спаситель в утешение страждущим приоткрывает завесу, скрывающую от нас провидение Божье и блаженство после смерти. Больше мы не услышим от Него слов, которые наводили бы нас на подобные размышления. Нашему стремлению к внешнему благополучию и страху сделаться гонимыми Спаситель противопоставляет безмерную любовь Отца, заботящегося даже о воробьях, и этим приводит нас к живым взаимоотношениям с Богом, чтобы мы, когда возникнет нужда, обращались к Нему за помощью. Крест (Мф 16:24), который нам суждено понести за Спасителем, стал в нашей повседневной речи синонимом всевозможных бед и печалей, но ведь первоначально он был деревянным орудием, которым мир подверг Иисуса мучительной смерти, заклеймив Его преступником, и мы – именно это и хочет сказать Иисус – должны смиренно ожидать от мира и того, и другого.

Можно радоваться своей смерти, усматривая в ней путь к блаженству – к этому подводят нас все Его дела и речи, но ведь говорит Он это одному человеку – своему товарищу по несчастью, казненному, как и Он, на кресте.

Почему молчит Иисус?

Прежде чем углубиться в этот вопрос, рассмотрим, в чем опасность такого благочестия.

Ограничивая все действия Бога миром невидимым, благочестие может утратить подлинную связь с Иисусом, всякую причастность к Богу Живому и даже вовсе оторваться от реальности, поскольку до самой смерти человека останется ничем не подтвержденной иллюзией. Опасно переоценивать самостоятельность, предоставленную Богом природе, и воспринимать нашу зависимость от нее, в которую мы попали за грехи, в ложном свете – с неизбежностью и неверием. В таком случае на все внешние события, причину которых мы видим в так называемой природе, мы будем смотреть свысока, как на нечто к религии не относящееся, уподобляясь скорее греческому философу, нежели ветхозаветному терпеливому Иову, видящему в происходящем с ним промысел Божий и с нетерпением ищущему ответа на мучившие его вопросы.

Природа представлена нам чуть ли не всесильной, словно Бог добровольно устранился от управления ею. Вера (1 Ин 5), которая одержала верх над миром, в том числе и над Космосом, нам больше непонятна, и это делает нас странным образом независимыми от Бога: Он, представление о Нем (Библия говорит – Его «имя»), даже Его настроения в отношении нас трактуются, как нам заблагорассудится. Мы решаем, что Он благоволит к нам, и называем это верой. Как Богу развеять такое заблуждение? Если мы довольны своим нравственным состоянием, то как Ему донести до людей, что Его мысли – не наши мысли, и наши пути – не Его пути? Мы все упрощаем и со всем, нам еще не ведомым, связываем надежду на блаженство.

Есть нечто трогательное в этой надежде и нечто многообещающее там, где благочестие неподдельно. Но там, где, как у фарисеев, все сводится к искусству произносить красивые благочестивые речи, заблуждению нет границ. Ад безмолвствует, он не расскажет, как много было заблуждающихся.

Подобные религиозные воззрения никак не соответствуют образу Иисуса, потому что сосредоточены на отдельном Я, отчего легко подвергается сомнению сопричастность делу Иисуса в целом, Его борьбе за спасение мира и становление Царства Божьего, а отсюда и чуть ли не вся библейская правомерность такой веры и надежды. Иные наши духовные песни, к примеру, воспевают любовь Бога «ко мне», к моему «Я» куда сильнее, чем сама Библия, они полны радости от одного того, что жизнь человека, мою и твою жизнь, ждет прекрасный конец. Но если в них под этим «Я» подразумевать общину Иисуса, а под «концом жизни» – Его Второе пришествие, то они абсолютно истинны.