Пастырь добрый - Попова Александровна

-  Что говорили?

-  Да всякое... - неуверенно передернул плечами тот. - Все больше как-то непонятно, в том смысле - слов не разобрать, но бывало, что я слышал, как будто все голоса где-то далеко, а один кто-то подошел к самой дверце и так близко-близко - «Иди сюда, Франц»... - мальчишка вновь дрогнул плечами, теперь зябко, точно в спину ему подул невидимый ледяной ветер. - Или, бывает, «поиграй с нами» или «пойдем поплаваем, мы все здесь плаваем»... И давно уж так, каждую ночь...

-  Ты что ж - каждую ночь ходишь мимо спуска в подпол?

-  Не то чтобы... - смутившись, тот отвернулся, побледнев и вместе с тем пойдя пятнами, точно его уличили в некоем непотребном занятии. - Я... туда прихожу просто...

-  Для чего? - спросил Курт, запоздало поняв, что вышло резко, почти грубо, и уточнил, постаравшись смягчить голос: - Ты ведь, как сам сказал, этой дверцы боишься, тебе страшно к ней приближаться, так зачем же ходишь?

-  Не знаю, - чуть слышно откликнулся Франц, потупясь и отвернувшись. - Любопытно... или... Я не знаю. Тянет меня туда. Не могу не ходить. И заглянуть, бывает, хочется, только я не осмелел еще настолько, чтоб заглядывать...

-  И надеюсь, что никогда не наберешься на это смелости, - оборвал он на сей раз уж умышленно строго. - Штефан заглядывать не желал, даже дверь забаррикадировал, однако - чем все кончилось?

-  Я понимаю, - кивнул тот натужно. - Только больно уж тянет. А сегодня ночью, знаете... Дудочка играла. И здорово так...

-  Дудочка... - повторил Курт таким тоном, что мальчишка распрямился, бросив в его сторону настороженный взгляд.

-  Да, дудочка, - подтвердил он напряженно. - А что?

-  Не ходи к этой дверце больше никогда, - уже не строго - жестко потребовал Курт. - Понял меня? Тебе повезло больше, чем Штефану, который с тем, что погубило его, был один на один, ты в безопасности, пока держишься и не поддаешься на их увещевания. Мысль «заглянуть» - забрось и никогда к ней не возвращайся. Ты ведь понимаешь, что, стоит лишь шаг сделать к ним - и...

-  Понимаю, - вновь опустив голову, понуро согласился тот.

-  Это не игра, это смерть - настоящая. Они не шутят.

-  А кто - «они»? - уж и вовсе за пределами слышимости спросил мальчишка; Курт вздохнул, невольно потупясь тоже, и пожал плечами.

-  Не знаю. Они, он, она... Оно. Что бы там ни было. Ты действительно будешь следующим, если не послушаешься меня и здравого смысла, если будешь продолжать подходить к этому люку из любопытства. Тебе, Франц, не кажется, что для любопытства, простого любопытства, это уж чересчур? Что иное что-то заставляет тебя подступать все ближе и ближе?

-  Не знаю, - без особенной убежденности пробормотал мальчишка. - Может, и так... Я не буду туда ходить. Самому не хочется, чтоб как Штефан... Послушайте, а быть может, вы его поймаете? Ну, я не знаю, как, но - вы ведь инквизитор, вы должны знать! Я подойду к люку и его выманю...

-  Я не могу предложить тебе защиту, - вздохнул Курт, с неприятным чувством отмечая, что в голосе звучат оправдательные нотки, явно не придающие ему значительности, а мальчишке - уверенности. - Можешь ли ты поручиться, что оно появится, если я буду рядом? Не можешь. И я зря потрачу ночь, которую могу употребить для того, чтобы найти, как уничтожить это гарантированно. Повторяю: пока не станешь вести себя неосторожно, ты - в безопасности.

-  Да, понимаю... Просто я устал, - пояснил Франц, сникнув. - Сопротивляться устал. Бояться устал. Я... я больше не хочу бояться. Надоело. Хочу сделать что-нибудь.

-  Думать даже не смей, - погрозив мальчишке кулаком, чуть повысил голос Курт. - Давай без самовольности, хорошо? Условимся так: ты просто собираешься с силами и даешь работать мне. Мы друг друга поняли?

-  Да... - неуверенно пожал плечами Франц и, встретив его взгляд, поправился уже решительнее: - Да, я обещаю. Я не буду туда больше подходить и вообще - буду вести себя тихо.

-  Надеюсь, - вновь продемонстрировав мальчишке кулак, затянутый в черную кожу, отметил Курт. - А теперь, Франц (это важно), припомни, когда все началось.

-  Не знаю, - не сразу отозвался тот. - Точно не скажу. Давно. Пару недель назад, быть может.

-  И за это время ты никому не рассказал об этом? - усомнился Курт; тот невесело улыбнулся.

-  А кому такое расскажешь? - спросил он уныло. - Матери? Духовнику, как Штефан? У меня хватало мозгов на то, чтоб понять, как на меня тогда посмотрят.

-  Я не о том; ведь есть же у тебя друзья, хоть приятели, кроме Штефана? Им ты не рассказывал?

-  Нет у меня ни друзей, ни приятелей. Времени не хватает на игры и прочую ерунду - мне работать надо. Я в семье единственный мужчина... Что вы смеетесь? - нахмурился Франц, и он убрал невольно наползшую на лицо улыбку. - Так и есть.

-  Извини, - искренне попросил Курт. - Не хотел тебя обидеть.

-  Вы хотели узнать, не рассказывал ли мне еще кто о чем-то таком, нет ли еще кого, кто видит все это, да? - уверенно предположил мальчишка; он кивнул. - Да убежден, что почти каждый. Вы не заметили - дети притихли?

-  Нет, - честно сознался он, и тот усмехнулся:

-  Ну, понятно, каждый обращает внимание на своих... Друзей у меня нет, это верно, но я же вижу остальных - на улицах или в домах, куда меня посылают по делу; и все какие-то... ненормальные. Словно пришибленные. Сейчас вот вы пойдете в Друденхаус - обратите внимание, если, конечно, хоть один ребенок вам встретится по дороге. Это вот еще одно - даже и безо всякого комендантского часа никто не шатается по улицам, даже кому заняться нечем.

-  Должно бы было быть наоборот, - возразил Курт, - если дома творится такое - не логично ли быть подальше оттуда?

-  А логично хотеть заглянуть за дверь, которая вызывает у меня панику?.. - тихо отозвался тот. - Такие дела, майстер инквизитор. В Кельне давно что-то происходит, а никто не видит этого, потому что никого не интересует, что видят, думают и чего боятся дети. И пока каждого не потеряют, вот как Штефана...

Курт рывком поднялся, отчего мальчишка испуганно отшатнулся, глядя на собеседника настороженно и оторопело.

-  Каждого... - выговорил он медленно, невольно вскинув ладонь ко лбу, хотя сейчас, вопреки обыкновению, привычная боль не терзала голову, лишь давила на виски усталость. - Словом, так, Франц. Ты верно сказал, мне надо в Друденхаус. Напоследок напомню: ты обещал не делать глупостей. Обещал?

-  Обещал, - подтвердил тот растерянно.

-  Будут спрашивать, о чем мы говорили - наплети что-нибудь; к примеру, что я интересовался, не имел ли Штефан обыкновения удирать из дому...

-  Соображу.

-  Хорошо, - уже нетерпеливо, словно отмахнувшись, кивнул Курт, отступая к двери. - Напоследок совет: снова услышишь эту дудку - заткни уши. И займи чем-нибудь мозги.

-  Это в каком это смысле? - нахмурился Франц.

-  Молись, - коротко отозвался он и, встретив недоверчивый взгляд мальчишки, кивнул: - Я не шучу. Читай все, что помнишь; закончишь - начинай сначала, придумай что-нибудь свое, в конце концов, главное - вдумывайся в слова и проговаривай их четко, можно вслух. Лучше перед матерью показаться полудурком, чем перед всем городом - без вести пропавшим, а на деле - мертвым. Понял меня?

-  Кажется, да... - неуверенно пожал плечами тот, и Курт ободряюще улыбнулся.

-  Держись, - попросил он от души, сделав к двери еще шаг. - Я разберусь с этим, обещаю.

На улицу он вышагал, держась решительно и уверенно, и лишь остановясь подле недовольного курьерского, тяжело выдохнул, прикрыв глаза и привалившись лбом к теплой конской шее.

Можно обмануть кого угодно, можно хорохориться перед бедолагой Штойпертом, корчить хладнокровие перед подопечным, однако на душе как скребли десятка два злобных кошек, так и продолжали вонзать острые, ядовитые коготки: как бы ни старался, как бы ни выворачивался наизнанку, все останется по-прежнему, и если ему удастся спасти этого мальчишку, это не вернет Штефана Мозера, не даст ему второго шанса, не повернет время вспять. Это будет просто откуп, как брошенная в ящик для пожертвований монетка, которая, по мнению многих, способна искупить все прегрешения разом. Если вообще будет, и следующей ночью Франц, поправ все его просьбы и собственное слово, не пойдет вновь к этой таинственной двери, из-за которой доносится такая чарующая, манящая игра невидимой флейты. Вообще, тяжело взбросив себя в седло, подумал он мрачно, это уже tendentia - почти всякому, кого угораздило связаться с майстером инквизитором Гессе, катастрофически не везло на предмет остаться в живых, будь то подозреваемые, соучастники или свидетели, и исключения можно перечесть по пальцам одной руки.

Курьерский нетерпеливо переступил копытами, и Курт позволил жеребцу взять скорость с места, отбросив на потом все раздумья и сожаления, пытаясь прокрутить в голове хотя б приближенный план следующего своего разговора.

У одноэтажного домика невдалеке от Друденхауса он остановился в нерешительности, глядя на неизменно запертую дверь еще минуту, прежде чем медлительно спуститься с седла наземь, и постучал, все еще не будучи убежденным перед самим собою, что поступает верно и разговор этот столь уж необходим. Когда открылась дверь и на пороге появилось приветливое женское лицо, он неуверенно усмехнулся, неопределенно поведя рукой вокруг: