Историки Французской революции - Варужан Арамаздович Погосян

Альбер Собуль проявлял большой интерес к этому капитальному исследованию. Если в 1967 г. он не имел возможности вести переговоры с директором французского «Социального издательства» об организации перевода этой книги на французский язык и ее издания во Франции, что отмечено в его письме А.Р. Иоаннисяну от 10 июля того же года[633], то 18 ноября 1969 г. он писал ему: «Вам известно, какой интерес проявляют к Вашим работам французские специалисты XVIII столетия и Французской революции и какое у них будет желание увидеть их публикации во Франции. К сожалению, в пределах рассмотренных мной возможностей, невозможно брать на нас расходы перевода. Я думаю, в частности, о Вашей важной работе “Коммунистические идеи в годы Великой французской революции”: совершенно необходимо ее издание во Франции. Поэтому я вам предлагаю следующее: если вы сможете организовать перевод вашей книги и перекинуть мне рукопись на французском, то тогда для меня будет возможным опубликовать ее во Франции»[634]. Однако французский перевод этой книги был опубликован в Москве советским издательством «Прогресс»[635] после безвременной кончины А. Собуля в сентябре 1982 г.

В последующих работах А.Р. Иоаннисян первым проанализировал эволюцию коммунистической мысли во Франции периода Первой империи, а затем на примере таких мыслителей, как Ж. Гей, Ж. Рей и М.-А. Жюльен, проследил пути и перепутья ее развития в годы Второй Реставрации[636]. В последних же своих книгах он досконально изучил влияние коммунистических идей на развитие революционного движения во Франции в 1840-х гг.[637] Предшественники А.Р. Иоаннисяна изучали историю коммунистической мысли преимущественно на основе опубликованных источников, он же ввел в научный оборот массу впервые обнаруженных им архивных документов, благодаря чему мы вправе оценить его труды как новаторские. О том же свидетельствуют и многочисленные оценки ведущих специалистов в этой области[638].

В целом научному творчеству А.Р. Иоаннисяна был присущ один из основных факторов, «в значительной степени определявших, – как отметил А.Я. Гуревич, – состояние советской исторической науки». В этой связи, имея на это все основания, он справедливо подчеркнул: «В условиях идеологического контроля наиболее образованные и талантливые историки предпочитали уйти, так сказать, во внутреннюю эмиграцию. Характерна была узкая специализация, привязанность к привычной теме, может быть, и существенной, занятия источниковедением, разработка сугубо конкретных сюжетов без каких-либо широких обобщений», потому что, как он разъяснял, при обобщениях историки попадали «в сферу господства идеологии»[639].

На протяжении всей своей научной деятельности А.Р Иоаннисян неоднократно обращался и к сложному для историка биографическому жанру. Его привлекали как крупные фигуры, оставившие глубокий след в истории, так и, казалось бы, давно забытые деятели, чьи имена стали достоянием научной общественности именно благодаря его кропотливым изысканиям. Последнее обстоятельство отличает Абгара Рубеновича от его коллег, таких больших мастеров исторического портрета, как А.З. Манфред, В.Г. Трухановский, Н.Н. Молчанов, С.Л. Утченко, которые изучали деятельность только очень известных государственных, политических и военных деятелей. В любом случае он был одним из немногих советских историков, обративших внимание на жанр научной биографии. Биографические исследования А.Р. Иоаннисяна о видном деятеле армянского освободительного движения XVIII в. И. Эмине и французском социалисте Ш. Фурье[640], наряду с книгами того же жанра, вышедшими из-под пера его близкого друга А.З. Манфреда, являются образцовыми примерами глубокого изучения процесса эволюции политических и общественных взглядов того или иного деятеля на фоне исторической эпохи.

Однако биографические исследования, написанные А.Р. Иоаннисяном и его современниками, частично отличались от биографий, написанных современными российскими исследователями. Как верно заметила Л.П. Репина, «в последней четверти XX в. пространство применения биографического метода существенно расширилось и изменило свою конфигурацию… Биографический элемент в истории обрел новое качество: не забывая о “внешней”, “публичной”, “профессиональной’à или “карьерной’à биографии, историки стали все больше внимания уделять изучению частной, приватной, интимной, эмоциональной, чувственной, внутренней жизни – “истории души’à своего героя»[641]. Концентрация научных сил на издании биографических исследований, несомненно, одна из преимуществ современной российской исторической науки, ибо Ж. Годшо, критикуя школу «Анналов» за отстранение биографий, по праву заметил, что без них «нет истории»[642].

В XX в. историки разрабатывали либо одну-единственную, но широкую тему (классическим тому примером служат такие французские ученые, как А. Собуль, Ж.-Р. Сюратто, Ж. Тюлар, Ж.-П. Бер-то), или испытывали свои силы как максимум в области двух больших тем. При существовавшем в ту эпоху уровне развития исторической науки иначе и быть не могло. В 1920-х гг. большинство отечественных исследователей, принадлежавших к формировавшейся советской исторической школе, избрали второй путь, на наш взгляд, более предпочтительный. В известной мере такой выбор был обусловлен спецификой того четырехгодичного образования, которое они получали в ИКП, где на каждом курсе слушатели принимали участие, как уже отметили, в работе двух семинаров по разным темам. Подобный опыт способствовал определению научных интересов будущих исследователей и оказывал влияние на выбор тех тем, изучению которых они посвятили всю свою жизнь. А.Р. Иоаннисян так же, как и его сверстники, в духе времени избрал себе две области научных интересов и никогда не проявлял ни малейшего желания выйти за их рубежи.

Уже первые научные работы А.Р. Иоаннисяна ярко демонстрировали одну из характерных черт его творчества – стремление идти непроторенными путями. В обеих областях своих научных интересов он неизменно выбирал слабо освещенные или вовсе не исследованные аспекты прошлого. При этом он отнюдь не стремился подчеркнуть собственное новаторство. В предисловиях к своим книгам А.Р. Иоаннисян добросовестно указывал имена всех тех немногих предшественников, кто внес хоть какой-то, пусть даже самый незначительный, вклад в разработку изучаемых им проблем, причем он всякий раз воздерживался от акцентирования отличий между его книгами и работами других авторов. Так же скромно обходил он молчанием вопрос об определении своего места в историографии указанных тем, предпочитая оставлять комментарии на сей счет другим специалистам. Зато при необходимости он непременно указывал на собственные неточности, которые изредка допускал в своих предыдущих исследованиях[643].

Следует подчеркнуть, что в некоторых принципиальных вопросах А.Р. Иоаннисян занимал позицию, отличную от позиции большинства его советских коллег. Речь в первую очередь идет об отношении к выдвинутым зарубежными немарксистскими исследователями новым концептуальным подходам, противоречившим марксистской интерпретации истории. В этом вопросе он проявлял обычно гораздо больше сдержанности и объективности, нежели большинство его коллег. Я могу об этом судить главным образом по личным разговорам с ним. Однажды он заговорил об «атлантической» теории Ж. Годшо, полностью противоречащей марксистской интерпретации революций XVIII в. Эта теория, как уже отмечалось, оказалась под огнем беспощадной критики советских и зарубежных историков-марксистов (А.З. Манфреда,